Пробираясь в сопровождении конвоя сквозь толпу к выходу из зала суда, Юрка больше всего боялся встретиться взглядом с тетей Дашей — единственным, близким человеком на этом свете. А средь сумбура в голове вертелась фраза из какого-то старого фильма про пионерский лагерь: «А чо вы здесь делаете? А? Кино-то уже кончилось!..»
Глава третья
Россия, Саратов
Наше время
Пока все складывается идеально. Собираясь пару дней назад со своими орлами в Кропоткин, я и предположить не мог такого скоротечного сценария. Вернувшись, переночевал в служебной квартирке, поутру явился на общее построение, после которого в приватной беседе с командиром услышал лестное пожелание отправляться на все четыре стороны — в отпуск.
— Неужели все так плохо? — интересуюсь я на прощание.
Сергей Ильич горько усмехается.
— Вчера весь день донимали звонками из штаба округа: сначала приказали отправить в отпуска треть личного состава, потом подкорректировали до половины… Короче, отгуляешь из заместителей первым. Вернешься и останешься за меня. Добро?
— Куда ж мне, смертному, деваться? Мужик ты, Сергей Ильич, отличный — сколько бы я ни обращался по личным вопросам, ты никогда не отказывал… Добро, — жму его широкую ладонь. — Пошел собираться.
Отчет для фээсбэшников я заставил сочинять Топоркова. С головой Лешка дружит — пусть учится и нарабатывает связи в «конторе». Короткие и прочные связи всегда пригодятся. Особенно сейчас, когда мы без пяти минут безработные.
На сборы ушло полдня. Два часа получал документы и деньги. «Камасутра» с ремнем генератора в моем автомобиле занимает полтора часа. Меньше всего времени отнимает Наташкин прощальный поцелуй взасос…
И вот я уже мчу по трассе М-154 на северо-восток.
У меня отличный автомобиль — пятилетний Opel Astra. Хэтчбек с двухлитровым движком и ручной шестиступенчатой механической коробкой. Он резв и послушен; управлять им одно удовольствие — на нем не едешь, а словно плывешь над хорошей дорогой. Достался он мне отнюдь не за бесплатно: чтобы накопить на него, пришлось пять лет батрачить в командировках. Около тридцати боевых операций, три ранения… Нет, конечно, денег за свои командировки я получил больше, чем стоил новый «Опель», но ведь надо было еще и на что-то жить. Подкупал кое-какую мебель в свою однокомнатную квартирку, одежду для себя, обувь; периодически помогал маме, отправляя небольшие переводы. Да, в нормальной стране за столь долгое участие в войне, за ранения, за нечеловеческие бытовые условия — я стал бы миллионером. Но я никогда не жалею о том «счастье, что могло бы быть, но не случилось». Так или иначе, но иногда в моей жизни происходят незабываемые позитивные моменты. К примеру, та же покупка машины, о которой мечтал несколько лет. Или начало долгожданного отпуска. Или замечательные женские голоса, льющиеся из шести колонок и поднимающие мое и без того отличное настроение. В моей машине имеется целая коллекция по-настоящему замечательных голосов: Девятова, Пелагея, Смольянинова…
Ночь застает на подъезде к Элисте. Темное время суток меня не смущает — я люблю ездить по ночной прохладе, когда легковушки расползаются по городам и весям, оставляя дороги вереницам грузовиков дальнобойщиков. В Элисте планирую остановиться и поужинать, потом предприму рывок до Волгограда. Где-нибудь в тех краях позавтракаю, часиков пять посплю и снова в путь. От Волгограда до Саратова — пять часов, не нарушая скоростного режима…
* * *
Торчу в пробке на спуске с Алтынной горы и нервно барабаню пальцами по рулевому сектору. Чего я нервничаю? И куда спешу? Я же в отпуске!
Издали и сверху Саратов чертовски красив: белоснежные новостройки, красно-зеленые крыши домов, величавая темно-синяя Волга с похожими на крылья чаек пролетами знаменитого автодорожного моста. Однако любование и гордость вмиг улетучиваются, стоит настрадавшемуся в дороге путнику въехать на узкие неудобные городские улицы. Дороги — у нильского крокодила спина ровнее; теснота, затоптанные и заезженные псевдогазоны, нагромождение запрещающих знаков, отсутствие развязок, вездесущие «зебры» вместо подземных переходов… Первая мысль: местная власть просто в сговоре с ментами! Подлые чиновники нарочно не расширяют дорог, не строят стоянок и парковочных карманов; а менты с надменными рожами зарабатывают на этом беспределе, частично делясь с бюджетом.
Какая прелесть. Здравствуй, малая Родина!
Прав был юморист Хазанов, первым сравнив Саратов с Гадюкино. Конечно, прав, если сейчас мой город этим обидным словцом не назовет только слепой. И отнюдь не из-за хладнокровных гадин — здесь их не намного больше, чем в других местах. А потому, что здесь ровным счетом ничего не меняется в лучшую сторону. НИ-ЧЕ-ГО! Разруха — как после мировой войны. Электричество гаснет каждую неделю, воду отключают трижды в год, улицы не убирают. Всюду грязные ларьки, торгующие «джентльменским набором гопника»: пивом, сигаретами, жвачкой и презервативами. Да и чего ждать от саратовской власти, где вместо профессионализма процветает кумовство? Где культурой заведует бывший мент на пару с женой губернатора, а транспортом — пищевик, бывший директор пивного завода?… Хорошо, хоть Швондеры в жилых домах не устраивают певческих концертов. Видать, расползлись по администрациям: районным, городским, областным — там и распевают всласть вместо работы.
Матерюсь, как на Кавказской войне, и медленно продираюсь сквозь бесконечные заторы на железнодорожных переездах, на светофорах и еще черт знает где…
Детство и почти всю юность я прожил в старом, тихом центре — в сумрачной коммуналке с длинным Г-образным коридором, пропахшим мышами и хозяйственным мылом. Когда мне исполнилось шестнадцать, отцу — начальнику цеха авиационного завода неожиданно вручили ключи от новенькой трехкомнатной квартирки. Нас не смутило расположение новостройки — мы были счастливы переехать куда угодно, лишь бы пожить отдельно от соседей. Микрорайон с теплым и светлым названием «Солнечный», выросший на бугристом городском отшибе, сыграл в моей судьбе решающую роль. Здесь я нашел настоящих друзей, встретил первую любовь и стал мужчиной — буквально и в образном смысле. Потом приключилась жестокая история, в которой наша молодежная группировка в массовой драке якобы замочила Хлебопека — лидера досаждавшей нам банды. Короче, мы все оказались в следственном изоляторе. Тогда, признаюсь, я подумал, что жизнь моя закончилась… Но мир не без добрых людей — скоро меня вытащили из СИЗО и избавили от сомнительной чести быть даже свидетелем по громкому уголовному делу. Той же ночью состоялся долгий и тяжелый разговор с родителями — пока я торчал в СИЗО, они все выяснили о наших похождениях… Решение вызревало долго. И лишь ранним, промозглым утром, повинуясь этому решению, они помогли мне собрать необходимые вещи и отправились провожать на вокзал. Спустя час я трясся в холодном плацкартном вагоне в сторону Рязани — к милой старой бабушке, беззаветно любившей единственного внука. Там, под ее теплой опекой и мягким покровительством, предстояло подготовиться и сдать экзамены за курс средней школы. И та дорога была такой же бесконечной и мучительной. Ночь я не спал — тревожили мысли об оставленных в беде друзьях; из холодного мрака, как и сегодня, издевательски скалилась неизвестность… Да-а… Усмехнувшись, сворачиваю на Белоглинскую. Если бы не решение родителей отправить меня заканчивать выпускной класс в Рязани, то неизвестно, кем бы я стал…
