– А для фильма ты меня о чем хочешь спрашивать? – интересуется он.
– О, да я и сама не знаю. О всяком.
– Это часть терапии?
– Да. Типа того.
– А она тебе все еще нужна? В смысле, выглядишь ты отлично.
– Ну, со мной все в порядке. Просто такой проект…
– Если ты снимешь очки, будешь совсем как раньше. Давай, – возбужденно говорит Линус. – Просто сделай это, ну.
– Я сниму.
– Не жди. Снимай прямо здесь, сейчас.
– Ага. Может быть.
– Мне помочь? – Он протягивает руку, я отдергиваюсь.
Моя показная смелость тает на глазах. Его голос меня пугает, словно Линус устроил мне допрос.
Я не понимаю, что произошло в голове. Все перевернулось. Я делаю глоток кофе, пытаясь успокоиться, но на самом деле очень хочется схватить салфетку и изорвать ее в клочья. Окружающие голоса становятся все громче, все страшнее.
У прилавка кто-то жалуется, что кофе холодный, и я сосредотачиваюсь на той единственной части спора, которую мне слышно.
«Жаловалась три раза… Не хочу я бесплатный кофе… Плохо! Просто плохо!»
И этот сердитый голос колотит по моему мозгу, как зубило. Я съеживаюсь, закрываю глаза, мне хочется бежать. Начинается паника. Грудь ходит ходуном. Я не могу тут оставаться. Невыносимо.
– Одри? – Линус машет рукой у меня перед лицом, отчего я съеживаюсь еще больше. – Одри?
– Извини, – выпаливаю я, отталкиваю стул – мне отчаянно хочется сбежать.
– Что такое? – Он ошеломленно смотрит на меня.
– Я не могу тут оставаться.
– Почему?
– Просто… слишком шумно, слишком. – Я закрываю уши руками. – Извини.
Я уже у двери. Выхожу, и там мне становится чуть лучше. Но я еще не в безопасности. Не дома.
– Но все же шло прекрасно. – Линус вышел за мной. Он чуть ли не зол. – Только что было все нормально! Мы болтали, смеялись…
– Я знаю.
– Что произошло?
– Ничего, – несчастным голосом отвечаю я. – Не знаю. Все так глупо.
– Ну так прикажи себе вернуться обратно. Типа власть разума над материей.
– Я пыталась! – К глазам подступают слезы ярости. – Думаешь, не пыталась?
В голове кружится водоворот сигналов бедствия. Надо уходить. Сейчас же. Такси я никогда ловила, но в этот раз я даже не задумываюсь. Я вытягиваю руку, и подъезжает черная машина. Я сажусь со слезами на глазах, хотя их никто не видит.
– Извини, – говорю я Линусу, и голос немного выдает эмоции. – Мне правда очень жаль. В общем. О фильме и обо всем остальном придется забыть. И. Наверное больше не увидимся. Пока. Прости.
Дома я ложусь и лежу в кровати без звука, без движения, задвинув шторы и вставив беруши. Часа три. И совсем не шевелюсь. Иногда мне кажется, что я телефон и только таким образом могу зарядиться.
Наконец нетвердой походкой я спускаюсь вниз, чтобы поесть. И пишу по электронной почте доктору Саре: «Я пошла в «Старбакс», но мне стало плохо», – и отправляю. Затем с бутербродом ухожу в нору и сажусь смотреть телевизор, задернув темные шторы и поставив звук на минимум. Я включаю канал, на котором продают всякие товары, он самый умиротворяющий. В студии три человека, и они все считают, что у них отличный увлажняющий крем. Никто не спорит, не повышает голос. Никто вдруг не узнает, что ждет ребенка, никого не убивают. Даже закадрового смеха нет – а от него у меня бывает все равно что дрель в голове.
Я зачарованно смотрю, как женщина в платье пытается придумать, что еще рассказать о шампуне из ламинарий, и вдруг приходит эсэмэс.
«Не хотел тебя пугать. Я за дверью».
Как реагировать, я не знаю. В итоге отвечаю честно, как могу:
«Ой».
Через секунду приходит еще одно сообщение:
«Можно войти?»
Я надеваю темные очки, собираюсь с духом и выхожу в холл, на свет. Я открываю дверь, меня окатывает волна свежего воздуха, и я вижу Линуса. Вид у него взволнованный.
– Ты в порядке?
– Да.
– Я не… Извини…
– Нет, тебе не за что извиняться, – говорю я. – Я говорила тебе, что тут все непросто. Я странная.
– Я не против странности.
Повисает напряженное молчание. Я не совсем понимаю, что он хотел сказать. И не хочу об этом думать.
– Я смотрю телевизор, – наконец говорю я. – Больше дома никого нет. Хочешь присоединиться?
– Хорошо.
Мы идем в нору, я сажусь на свое обычное место на ковре, Линус располагается рядом. Мы смотрим, как овощерезка справляется со своей задачей.
– Это канал такой, где все продается, – поясняю я, хотя это очевидно, – меня успокаивает их болтовня.
– А, ладно. – Линус смотрит по сторонам. – Тут темно. – Вдруг он кое-что замечает. – Ты без очков.
– Да. Тут они мне не нужны.
– Ты что, правда Ревень?
– Да, так меня зовут. – И в темноте я вижу улыбку Линуса. Его зубы сверкают от света телевизора, и глаза тоже светятся.
Какое-то время мы смотрим на овощи молча. Потом он спрашивает:
– А как у тебя продвигаются дела с обувным контактом?
– Я больше не пробовала.
– А хочешь?
– Давай.
Я двигаю ногу, пока моя кроссовка не касается его. Как в прошлый раз. Но меня, как ни странно, в этот раз не скрючило. Мой допотопный мозг расслаблен, как дзен-буддист. Что происходит?
– Это из-за темноты, – не сдержавшись, говорю я вслух.
– Что?
– Когда темно, мне спокойнее. Как будто мир совсем другой. – Я вытягиваю руки, и темнота кажется мне мягкой вездесущей подушкой. – Если бы все время было темно, я могла бы делать что угодно. Ну, все было бы нормально, понимаешь.
– Тогда тебе надо стать спелеологом, – предлагает Линус. – Или исследователем пещер.
– Или летучей мышью.
– Или вампиром.
– О боже, вампиром, точно.
– Только людей не есть.
– Фу, да. – Я согласно киваю.
– А не надоедает? Пить каждую ночь человечью кровь? Неужели никогда чипсов не хочется?
– Не знаю. – Мне становится смешно. – В следующий раз, когда встречусь с вампиром, поинтересуюсь.
Овощерезка сменяется пароваркой, которых за этот час продали уже 145 штук.
– Слушай, а с учетом того, что тут темно и все такое, – как ни в чем не бывало говорит Линус, – может… попробовать контакт большими пальцами? Проверить, получится ли. Типа, эксперимент.
