Одновременно Антон Николаевич пообещал Тане попытаться выяснить, что случилось с Тужилкиной, где она может быть.
И выяснил моментально. Кроме того, что он распорядился искать Лизу по приметам городовым и филерам, Антон Николаевич решил проверить полицейскую агентуру среди социалистов: не появилась ли в их кругах девушка, таких-то лет и такой-то внешности, ведущая, видимо, нелегальный образ существования? Буквально через два дня Антону Николаевичу доложили, что, по сведениям от агента, действующего в одном из социалистических кружков, девушка с означенными приметами – и главное! – по имени Елизавета Тужилкина ему действительно известна: он ее видел у какой-то своей товарки по кружку.
Узнав об этом, Таня хотела немедленно встретиться с Лизой. Она попросила Антона Николаевича дать ей скорее Лизин адрес или как-то еще помочь организовать им встречу. Но Антон Николаевич вот что сказал на это:
– Таня, боюсь, вы с подругой не только долго еще не встретитесь, но даже и весточки какой-нибудь от тебя я передать ей не смогу. Дело очень осложнилось. Оказывается, твоя Лиза Тужилкина за это время успела стать революционеркой. Она теперь состоит в том самом кружке, куда вы однажды пришли из девичьего любопытства. Видишь ли, не скрою, полиция за этим кружком ведет наблюдение. И если сейчас дать Тужилкиной понять, что она обнаружена, значит, по сути, спугнуть и ее и всех прочих кружковцев. Они просто в очередной раз поменяют адреса. И тогда десяткам людей снова придется выполнять колоссальную трудоемкую работу по их обнаружению. Придется пока подождать. Но я тебе вот что скажу: пусть душа у тебя больше не болит, – если у тебя и была какая-то вина, то ты ее искупила своими искренними переживаниями о подруге, своим участливым отношением к ее судьбе.
– А ей грозит какой-нибудь наказание за то, что она состоит в этом кружке? – поинтересовалась Таня.
– Как тебе сказать… Вообще-то это считается участием в антиправительственной организации. Но если она ни в чем конкретном недозволенном уличена не будет, то, учитывая ее невеликий возраст и прочие обстоятельства, как то: горячее заступничество благонамеренной подруги, – улыбнулся Антон Николаевич, – можно будет обойтись какими-либо нестрогими мерами.
Такой ответ не только не успокоил Таню, а, напротив, насторожил. Значит, пока Лиза ни в чем конкретном недозволенном не уличена, строгие меры ей не грозят. Но время-то идет. Чем дольше Лиза состоит в этом кружке, тем вероятнее ее участие в чем-то недозволенном. Как же можно медлить предотвратить беду! Таня хотела попросить у Антона Николаевича Лизин адрес и впоследствии, невзирая на его запрет, все-таки как-то связаться подругой, может быть, не лично явиться, но, по крайней мере, послать записку с извинениями и словами примирения. А тогда и найти способ вырвать ее из порочной среды. Но она тотчас от такой идеи отказалась – посовестилась так откровенно обманывать мужа.
Но вместе с тем Таня не давала обещания не искать Лизу самостоятельно. Теперь же, когда она знала, что ее подруга состоит в кружке, ей казалось, это сделать будет несложно. Если бы в Москве были Володя и Алеша, связаться с Лизой вообще не составило бы ни малейшей трудности. Но поскольку их нет, то ничуть не меньше помочь может… Дрягалов. Таня улыбнулась, подумав, что каким-то странным образом все пути приводят ее к этому Дрягалову. Куда же без него!
Выждав несколько дней, чтобы Антону Николаевичу не бросилось в глаза, как она помчалась куда-то тотчас после их разговора о Лизе, Таня отправилась к Дрягалову. Она умышленно не воспользовалась собственным экипажем, опасаясь, что кучер Сашка доложит хозяину о том, куда ездила его жена, и взяла обычного извозчика.
В этот раз Таня подъехала к дрягаловскомудому со стороны Малой Никитской – к парадному подъезду. Она еще издали заметила толпу возле дома – человек двадцать – тридцать. Кроме того, напротив самого подъезда стояли дроги – их белые балясины со шторками ни с чем не спутаешь.
Таня сообразила, что она не вовремя пожаловала сюда со своими заботами. Но решила хотя бы узнать, что случилось. Она спросила об этом какую-то женщину в черном платке. Та взлянула как-то горестно-удивленно: Таня была одета будто специально к случаю – черные перчатки, шляпка с черною же вуалью, и, естественно, никто из собравшихся не мог бы подумать, что визитерша явилась по какому-то иному делу и ей неизвестно о случившемся.
– Да как же… – отвечала женщина, – у Василия Никифоровича умерла… – она замялась, подыскивая слова, – новая его супружница. Болела сильно…
– Супружница?.. – безотчетно повторила Таня, вспоминая, о ком идет речь.
Она и не знала, был ли женат Дрягалов. Да и вообще, в сущности, ничего она о нем не знала.
Вдруг к Тане подошла какая-то девочка в ватной жакетке и тоже в траурном платочке, смотревшемся на ней довольно несерьезно.
– Здравствуйте, барышня! – Она была неподдельно счастлива видеть Таню. – Я – Клаша. Помните, вы к нам приходили?
Тут только Таня признала девочку: она впервые увидела ее еще в мае, когда сын Дрягалова послал догнать изводчицу отцова состояния, – Таня теперь только улыбнулась, вспомнив Мартимьяновы нападки, – да и в Кунцеве летом несколько раз Клаша попадалась ей на глаза и все норовила как-то обратить на себя внимание взрослой барышни, несомненно, очень понравившейся девчушке.
– Что же у вас произошло, милая Клаша, расскажи, – спросила Таня, стараясь говорить неслышно для собравшихся у дверей.
– Марья Алексеевна давеча умерла, – отчеканила девочка. В ее голосе чувствовалось переполняющее душу счастье от общения с обожаемой, несомненно, барышней. О прочих неприятностях она в эту минуту, очевидно, позабыла.
– Это какая Марья Алексеевна? – переспросила Таня, догадываясь, впрочем, что речь идет о кузине Алеши Самородова, которую она видела на памятных проводах новобранцев и еще один или два раза мельком где-то там же на даче.
Таня знала, что эта Маша была возлюбленной Дрягалова и что у них родился ребенок, знала и о драме, приключившейся с ними в Париже.
– Вторая жена Василия Никифоровича, – просто ответила девочка.
Клаша привела ее в дом. Там в большой мрачной комнате горело несколько свечей, и стоял гробик, возле которого молодой человек в церковном облачении – наверное, дьякон – читал молитвы. Поодаль стояли какие-то люди с мрачными лицами. Но Таня, сколько ни вглядывалась, Дрягалова среди них не узнала. Правда, она тотчас приметила его сына – Мартимьяна Васильевича. Он сидел у стены, как обычно, в своем кресле на колесиках и смотрел в пол. Мартимьян бросил на Таню мимолетный грозный взгляд и вновь уставился в пол.
Когда дьякон закончил читать последование, гроб накрыли крышкой, какие-то сноровистые мужички – нанятые, что ли, работники – подхватили его и вынесли из комнаты. Все, кто был при молебне, потянулись следом. Один лишь Мартимьян не шевельнулся в своем кресле. Теперь он пристально смотрел на гостью.
– Какими к нам судьбами, мадемуазель? – на удивление добросердечно промолвил Мартимьян. – Или вы вроде замужем теперь? Мадам! Помнится, батюшка ваш объявил…
