Смеркалось быстро. И когда Александр Иосифович со своею командой добрался до монастыря, ворота его были уже запертыми. На их стук никто не ответил. Но Александр Иосифович не собирался дожидаться утра. Он велел двум казакам перелезть через стену и отворить ворота изнутри.
На монастырском дворе, кроме сонного привратника, не оказалось ни души. Но вскоре, встревоженные шумом, появились насельники во главе с настоятелем, – все, как один, наголо бритые и в оранжевых подризниках без рукавов. Монахи, очевидно, были напуганы, – они стояли перед русскими в полупоклоне, прижав руки к груди. Тогда Александр Иосифович, не отлагая дела на утро, объявил настоятелю и братии, что их монастырь временно изымается для нужд русской армии. Он протянул настоятелю бумажку и объяснил, что это квитанция, подтверждающая обязательства Российской империи возместить монастырю издержки по окончании войны. Причем Александр Иосифович добавил, что сроку на то, чтобы собраться и удалиться, он может дать монахам лишь до утра. Как настоятель ни возражал, как ни просил он избавить его обитель от злой доли или хотя бы отсрочить их исход, Александр Иосифович оставался непреклонным: до утра! и ни часу более! К тому же он еще более ужесточил требования: он сказал, что монахам позволительно забрать с собой лишь предметы, непосредственно относящиеся к исправлению их обрядов. Все же прочее имущество также изымается для нужд русской армии, как и самые монастырские постройки.
А на следующее утро, выпроводив монахов и отправив Мещерина с Самородовым в город с поручением закупить там крупную партию чаю – для Красного Креста-де, – а также выяснить, далеко ли отсюда японцы, Александр Иосифович энергично приступил к обустройству лазарета в монастыре. Он велел санитарам готовить места для раненых по всем пригодным для этого помещениям: коек в монастыре, естественно, не было, и Александр Иосифович распорядился использовать вместо них, как принято у китайцев, каны.
А казакам он дал задание копать колодец. Хотя на монастырском дворе имелся уже один колодец, Александр Иосифович объяснил, что по современным медицинским правилам в госпитале или в лазарете должно быть не менее двух колодцев.
Прежде чем указать самое место, где требовалось копать, Александр Иосифович довольно долго его определял – рассчитывал что-то, вымерял. Он вышел за ограду. Там саженях в ста от монастыря возвышалась небольшая скала, напоминающая свиную голову с одним ухом. Александр Иосифович встал аккурат под самым каменным ухом и, определив по компасу запад, медленно двинулся по стрелке в этом направлении. Так он дошел до монастырской стены. Заметив, где именно он вынужден был остановиться, Александр Иосифович обогнул стену через ворота и продолжил свой путь уже внутри монастыря. Но там стрелка привела его к новому препятствию – он уперся в одну из пагод. Эту проблему Александр Иосифович решил точно так же, как и в первом случае: он заметил место, у которого остановился, вошел в пагоду и, определив линию своего движения, проследовал по стрелке дальше, опять уперся в стену и опять обошел ее и снова продолжил путь. Так он преодолел все занимаемое монастырем пространство. За ним шли двое казаков и отмечали маршрут Александра Иосифовича – через каждую сажень клали по камушку.
Затем Александр Иосифович проделал то же самое в другом направлении. И опять начал далеко за оградой. У подножия хребта, саженях в двухстах к северо-востоку от монастыря, находилась неглубокая, заросшая кустами пещера. От этой пещеры Александр Иосифович, все так же в сопровождении двух казаков, по компасу пошел на юго-запад. Опять минуя всякие препятствия, он наконец добрался до отмеченной камушками первой линии. Место их пересечения оказалось не где-нибудь, а в самой пагоде. Александра Иосифовича, впрочем, это нисколько не смутило. Но на всякий случай он повторил оба маршрута – и от свиного уха, и от пещеры – еще раз, чтобы удостовериться: а не ошибся ли прежде? не сбился ли где на полшага? – тогда место пересечения линий может оказаться в стороне. Но проверка показала, что и в первый раз его расчет был верен.
Установив же место пересечения линий, Александр Иосифович переменил приказание своим подначальным: теперь он велел им рыть колодец прямо в пагоде – именно там, где линии пересеклись. Причем он авторитетно заметил, что по современным медицинским правилам один, по крайней мере, колодец в госпитале или лазарете должен быть непременно устроен в самом лечебном помещении. Впрочем, казаков все эти обстоятельства нисколько не интересовали: что бы ни приказал им старший, они всё готовы были беспрекословно исполнять. За дело они взялись споро. И, когда Мещерин с Самородовым возвратились из города, лихие забайкальцы углубились в землю уже аршина на три.
Александр Иосифович еще издали увидел, что его посланцы вполне справились с поручением: Мещерин и Самородов гнали к монастырю трех верблюдов, груженных большими белыми тюками – по два на каждом. О японцах же они ничего определенного рассказать не могли. Сведения о неприятеле в городе распространялись самые противоречивые: кто-то говорил, будто японские разъезды рыскают совсем рядом, а кто-то рассказывал, что до ближайшего японца от них будет три дня пути верхами.
Но Александра Иосифовича, похоже, это все не особенно интересовало. Наскоро выслушав доклад своих помощников, он объявил им, что должен довести до их сведения одно исключительно важное сообщение. Настолько важное и секретное, что он не вправе рисковать говорить о нем даже в самом глухом и потаенном монастырском закоулке – а вдруг кто услышит? Поэтому он предложил Мещерину и Самородову проехаться с ним вокруг монастыря.
И вот что сказал Александр Иосифович, когда они оказались совершенно одни в чистом поле.
– Знайте, друзья мои, – произнес он торжественно, – мы приехали сюда вовсе не затем, чтобы устраивать лазарет. Вы верно давеча заметили: какой может быть лазарет под носом у японцев! Но тогда еще не время было открывать вам все подробности нашего похода. Теперь же я должен изложить вам все начистоту. – Кроме того, что я действительно сотрудничаю с Главным управлением Красного Креста, – продолжал Александр Иосифович, – я еще и выполняю здесь секретную миссию нашего Министерства иностранных дел. Дело в том, что министерство недавно получило из посольства в Вене удивительное, потрясающее известие. Суть его заключается вот в чем: какой-то наш посольский чин случайно познакомился там со старою полькой – эмигранткой из России. Неизвестно почему, но эта старуха открыла ему тайну, которую ей поведал перед смертью ее отец и которую она хранила не один десяток лет. Она рассказала, что отец ее в тысяча восемьсот шестидесятом году принимал участие – здесь, в Китае, – в Опиумной войне. В составе англо-французского корпуса. Не знаю уж каким образом, но поляк этот завладел тогда огромными ценностями: как мне рассказывали, в руки к нему как-то попали два ящика с золотом и самоцветами из дворца богдыхана. Спасти эти сокровища, сами понимаете, ему было очень непросто. Если он замышлял единолично завладеть ими, то ему нужно было оберегать их и от своих, и от чужих: и от англо-французов, и от китайцев. Он как-то выправил себе подложные документы и под видом торгового человека стал пробираться с бесценным грузом к русской границе. Путешествие было опасным в высшей степени. Идти в одиночку на Кяхту! через всю Монголию! – это и теперь чрезвычайно рискованно, а прежде – вообще верная смерть! Но лучшего варианта, как бы вывезти золото, у него не было. И вот что он придумал: он купил несколько штук чаю – вот как вы сегодня – и спрятал сокровища в чае – зашил их в тюки. Погрузил все на верблюдов и погнал караван на север. Но до Кяхты добраться так и не сумел. Едва он переехал стену, ему стали досаждать разбойники. Тогда их называли здесь мадзеями. Они всё вились вокруг него. Так же, как нас теперь, всю дорогу сопровождали хунхузы. Но у прежних разбойников все оружие было – сабля да лук со стрелами. А у этого поляка винтовка с револьвером. Поэтому первое время он легко отпугивал своих провожатых, – стрельнет хотя бы в воздух, они и отъедут подальше. Потом осмелеют и снова к нему подбираются. Так они ему досаждали несколько дней. А до Кяхты ему еще оставалось все две недели. И если где-то недалеко от стены он мог хотя бы ночевать в безопасности – там часто попадаются городки, всякие поселения, – то дальше ему предстоял путь по местности почти необитаемой. К тому же у него стали выходить патроны. И вот, дойдя до этой долины, он окончательно понял, что сокровищ до Кяхты ему не довести. Измором его возьмут злые мадзеи. Тогда поляк придумал вот что: он увидел здесь, в долине, вблизи подножия хребта, одинокий придорожный колодец. Он дал по преследователям последний оставшийся у него выстрел, и, когда те по обыкновению укрылись где-то за камнями, он быстро вспорол свои тюки и ссыпал все содержимое в колодец. Потом прикопал на самом краю ямы мешочек с порохом и взорвал его. От колодца не осталось и следа. Вместо него появилась лишь неглубокая воронка. Взрыв помог ему еще выиграть время, – опешившие мадзеи затаились, как никогда, надолго. Тогда поляк быстро снял план местности. Он определил по компасу, что ровно на востоке от колодца находится вот эта скала, похожая на голову одноухого поросенка. Видите? А в тридцати градусах севернее от нее вон та пещера под горой. Зная эти приметы, легко отыскать клад. Достаточно от свиного уха проложить линию на запад, а затем проследовать от пещеры на юго-запад под углом в тридцать градусов относительно установленной прежде оси, и искомая точка будет найдена, – она окажется в месте пересечения двух линий. Все очень просто. Не правда ли?
