До Мукдена им был менее чем дневной переход. Годар рассчитывал без долгих привалов к ночи добраться до места. Скоро караван вышел на людную мандаринскую дорогу, и можно было считать их путешествие счастливо окончившимся: больше никакие неожиданности им не грозили.
Подполковник Годар почти всю дорогу ехал молча – все о чем-то думал, что-то все вспоминал. На подъезде к Мукдену он, вдруг пробудившись от грез, обратился к спутникам:
– Русские друзья мои, я вот что хочу вам сказать: богатства мы везем с вами колоссальные! невиданные в свете! мне ни за что не вернуть бы их, если бы не вы, не ваша жертвенная помощь; но эти сокровища целиком моими никогда не были: мне принадлежит лишь половина, а другая половина, как вам известно, не моя, а моего дольника, который, впрочем, ничего наследовать не может, потому что его нет в живых. И вот что я предлагаю. То есть настаиваю! Я хочу, чтобы эта половина стала вашей. Возьмите ее и поделите между собой.
Годару никто ничего не ответил. Все будто онемели. Один Дима вполголоса переводил отцу слова подполковника.
– Господин Дрягалов, – сказал Годар, дождавшись, пока тот услышит весь перевод, – вы для нашей экспедиции сделали, может быть, как никто, много: мы вообще обязаны вам тем, что попали сюда. Вас никто не неволил подвергать себя смертельным порою опасностям. Но вы презрели все опасности. Вы, как истинный христианин, не остановились отдать жизнь, если потребуется, за ближних. И уверяю, я ни в коем случае не принимаю ваше бесподобное самопожертвование как возвращение мне долга за наши парижские похождения. Я убежден, вы человек, который никогда не станет считаться. Но вместе с тем вы человек деловой. Мудрый. Вы, как никто, сможете употребить богатства с пользой и для себя, и для общества.
Дрягалов помолчал, посопел, усмехнулся раз-другой. И ответил:
– Я, сударь, так богат, что, пожалуй, во всей России мне немного равных будет. Я одних домов по всей земле поставил больше, чем людей теперь здесь с вами. И если к моим миллионам добавить еще новых сколько-то миллионов, я этого, право дело, и не замечу. Плешивому и сотня волос – куафюра, а кудлатому хоть бы и вдвое сверху – одно и то ж. Не возьму я ваших бриллиантов. А то выходит, будто вы расплачиваетесь со мной. Коли так, то мне впору вам до самого креста нательного все отдать, – что вы для меня сделали! Спаси господи! – не возьму!
Подполковник незаметно улыбнулся. Он понял, как теперь ему будут отвечать и все прочие: вряд ли кто-то уступит Дрягалову в великодушии. И тем не менее он продолжил допытываться.
– Мой друг Дима, дорогая Лена, – обратился он к влюбленным, которые ехали, обнявшись, на одном коне – до такой степени были теперь неразлучны. – У вас начинается новая жизнь. Молодость обычно полна самых светлых, чистых амбиций, беспорочных замыслов. Возьмите свою долю, и ваши добрые амбиции и замыслы скорее осуществятся, скорее – я убежден! – осчастливят многих. Ну! мадемуазель Лена, подскажите же мудрое решение жениху!
Леночка с улыбкой заглянула в самые глаза Диме, ласково провела ладонью ему по щеке и, не отрывая от него влюбленного взгляда, со смехом ответила:
– А я теперь поступлю так, как решит Дмитрий Васильевич.
Настала очередь Диме держать ответ.
– Какая радость осчастливить кого-то чужим добром?.. – проговорил он. – Нет, господин Годар, не возьмем. Не обессудьте. У меня будет свой капитал! Побольше батюшкиного. Вот тогда мы полмира сделаем счастливым. Правда, Лена?
В ответ Леночка лишь поцеловала мудрого своего Дмитрия Васильевича.
Годар попридержал коня и поравнялся с ехавшими позади Мещериным, Самородовым и Паскалем.
– Ну, что ж, друзья мои, – сказал он первым двум, – остаетесь вы одни. Вся половина ваша. Вы, я знаю, люди радикальных взглядов, как часто бывает свойственно молодым. Но это скоро у вас должно пройти. И вы могли бы сделаться благонамеренными обеспеченными рантье и счастливыми отцами больших семейств. – Годар, очевидно, иронизировал. – Если же в ваши планы не входит оставлять якобинской романтики, опять же богатства не помешают. С их помощью вы скорее разрушите свое русское царство и поспособствуете установиться в России еще одному царству иудейскому, помимо уже существующих во Франции, Англии, Америке. Как думаете?
Мещерин поймал себя на мысли, что, хотя Годар и откровенно провоцирует их своим заявлением о возможном будущем России, отвечать как-то на это ему совсем не хочется, ничуть не интересно. Они с Самородовым за время, проведенное в Маньчжурии, вообще уже отвыкли от политических дискуссий. К своему удивлению, они теперь стали понимать, что есть вещи поважнее политики. Им открылось вдруг, что народа-то своего они, в сущности, прежде не знали и познакомились с ним только здесь, на войне. И народ этот оказался много интереснее всякой политики, мудрее любых революционных теорий. Замечательные их товарищи-однополчане – Матвеич, Васька, Дормидонт, Кондрат, Филя Королев – помогли это понять. Переглянувшись с Самородовым и увидев, что друг с ним вполне солидарен, Мещерин сказал:
– Господин Годар, вы помните, конечно, что ответил Атос кардиналу Ришелье, предложившему ему вписать свое имя в указ о производстве в лейтенантский чин: для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер слишком мало. Я вам могу ответить приблизительно так же: нижним чинам Мещерину и Самородову этих сокровищ слишком много, а якобинцам, как вы нас назвали, Самородову и Мещерину они вообще ни к чему. Должен заметить, революция не покупается, как какое-нибудь представление или зрелище. Нельзя же, к примеру, купить восход солнца и по своему желанию ускорить или отсрочить его, – оно непременно взойдет, когда наступит срок. Так и революция. Нет, господин Годар, – тоже перешел на ироничный тон Мещерин, – мы свою родину – русское царство – сумеем погубить и без китайских сокровищ.
Вечером путешественники прибыли в Мукден. Мещерин еще в пути посоветовал подполковнику Годару поскорее перепрятать драгоценности. Потому что надолго оставлять их в этих громоздких и уже порядочно драных тюках даже и среди своих было небезопасно: а ну как кто увидит, заинтересуется, начнет дознаваться, – в лучшем случае это доставит переживания и отнимет время, а в худшем – можно лишиться и самих драгоценностей. Поэтому, не въезжая еще и за городскую стену, в предместье они наняли сарай у первого попавшегося китайца и сложили там весь свой груз. Мещерин с Самородовым немедленно отправились в город и купили арбу с ослом и два крепких сундука с замками. Когда они возвратились, то увидели посреди сарая сияющую в свете факелов гору золота. Спутники их времени даром не теряли – они распотрошили тюки и вынули оттуда все драгоценности.
– Отличная работа! – похвалил их Мещерин.
Он откинул крышку сундука и начал складывать в него всякие золотые предметы из кучи.
– Подождите! – сказал Годар. – Вначале это. Золото сверху.
Подполковник схватил мешок с камнями, мигом разрезал ножом веревку и пересыпал содержимое в сундук. Камни застучали по деревянному дну и друг об дружку ни с чем не сравнимым, как всем показалось, бриллиантовым стуком.
