– Превосходно, коли так! Значит, ей ничего и не грозит. Допросим и отпустим. Было бы жаль, если бы такая умница и красавица разделила вашу участь. Никогда не забуду, как она самоотверженно и изобретательно спасала вас в поезде. Прощайте же… как вас там, не знаю…
Полковник кивнул головой стоявшему поблизости офицеру и пошел к своей коляске. Но, пройдя несколько шагов, он оглянулся.
– Да, чуть не забыл, – громко произнес жандарм, обращаясь не только к разоблаченным поджигателям, но и так, чтобы его слышали солдаты. – Извольте выслушать приговор. По законам военного времени, лица, нанесшие или пытающиеся нанести ущерб государству, с целью ослабить его военную силу, подлежат немедленному расстрелянию. Приговор привести в исполнение! – И он продолжил свой путь к коляске.
Очевидно, ждавший этой команды офицер тотчас прокричал скрючившимся от холода солдатам: «Становись!» Нижние чины, казалось, только рады были пошевелиться, – они быстро выстроились в шеренгу, шагах в пятнадцати от приговоренных. «Готовьсь!» – скомандовал офицер. Солдаты передернули затворы и взяли ружья наизготовку.
Когда Гецевичу стало безусловно ясно, с какою целью их поставили у стены пакгауза, он, наконец, оглянулся на своих товарищей. Ему хотелось сказать им напоследок что-то ободряющее, отблагодарить как-то за совершенный ими подвиг, пусть и безуспешный, но не ставший от этого менее геройским.
Но тут под фонарем вышел чистый переполох. Молодой рабочий из депо Игнат, верно, не сумел сдержать чувств: с ним случилась натуральная истерика. Он вдруг заблажил по чем свет.
– Братцы, – закричал Игнат, обращаясь к солдатам, – не казните, братцы! Пощадите! У меня матушка одна! Вдовая! Это все они! – Он обеими руками указал на Гецевича и Братчикова. – Они все мутят нас! – жиды! нехристи! Не казните, братцы! Не думал я так! Они всё! – Игнат упал на колени и, закрыв ладонями лицо, затрясся в рыданиях.
Первой реакцией Гецевича на поведение недавнего его товарища был лютый гнев, затем брезгливая ненависть и, наконец, сострадание к малодушному. Быстро справившись с чувствами, он закричал удаляющемуся полковнику:
– Сударь! Этот человек ни в чем не виновен! Он случайно здесь! Велите освободить его!
Жандарм даже не оглянулся.
– Пли! – прокричал офицер.
Раздался залп, так что кони шарахнулись. Сильнейший удар в грудь отшвырнул Гецевича на бревна пакгауза. Он не сразу упал и еще успел подумать: что это такое с ним? отчего? Но, поняв в тот же миг, что это его уже расстреляли, безжизненно свалился под стеной.
К гостинице, в которой остановились Лиза с Гецевичем, Александр Иосифович подъехал почти ночью – задолго до рассвета. Узнать, в каком именно номере жили молодые люди из Москвы, труда ему не составило: за полтину серебром портье – заспанный старик в засаленной стеганой душегрейке – вызвался проводить ночного гостя хоть до самой их двери, но Александр Иосифович попросил не утруждаться, а только назвать ему самый номер.
В длинном узком коридоре во втором этаже горела единственная керосиновая лампа на стене. Александр Иосифович в полумраке с трудом разобрал искомую цифру на двери и потихоньку постучал. Потом постучал посильнее. Потом еще сильнее.
Наконец, из-за двери раздался тревожный девичий голосок:
– Эдуард Яковлевич, это вы? – Так справляться о случайных визитерах они условились с Гецевичем.
– Елизавета! Откройте! Скорее! – стараясь говорить сдержанно, чтобы не напугать девушку еще сильнее, прошептал Александр Иосифович.
Несколько секунд из-за двери не доносилось ни звука – понятно, Лиза пыталась лихорадочно сообразить: что это значит? кто ее здесь может называть по настоящему имени?
– Откройте, Елизавета! Вы меня знаете. Я – Александр Иосифович Казаринов, отец Тани – вашей подруги по гимназии!
Прошло еще сколько-то секунд настороженного безмолвия, прежде чем скрипнул запор и дверь отворилась.
Не дожидаясь приглашения войти, Александр Иосифович так порывисто прошмыгнул в номер, что едва не загасил ветром свечу в руке у совсем потерявшейся Лизы.
– Собирайтесь! – зашипел он. – Немедленно! Сейчас здесь будет полиция!
– Но где Эдуард Яковлевич? Мой муж?.. – не совсем кстати вымолвила Лиза, что вполне оправдывалось ее потрясением от происходящего.
Александр Иосифович хотел было сразу Лизе и объявить, что, по полученным им только что от надежных людей сведениям, муж – или кем там ей приходится этот Эдуард Яковлевич? – схвачен полицией при попытке совершить тяжкое преступление и, скорее всего, казнен. Но удержался, подумав, как бы девушке не стало худо, и тогда убедить ее поскорее собраться и проследовать с ним будет еще более непросто, нежели теперь.
– Там, там все узнаете!.. – нетерпеливо проговорил Александр Иосифович, кивая головой куда-то в сторону.
Однако, видя, что девушка так все и не может решиться довериться ему, Александр Иосифович вынул из кармана главный свой козырь – объявление о его розыске. Он выхватил у Лизы подсвечник и поднес огонь поближе к напечатанному.
– Вот, смотрите, кто я теперь. Государство зла и насилия объявляет меня преступником, своим недругом. За то, что я посмел выступить против существующих на родине драконовских порядков! Вы и после этого мне не доверяете, Елизавета? – тоном оскорбленного произнес господин Казаринов.
И, увидев, что его довод как будто произвел на девушку ожидаемое положительное впечатление, он снова призвал ее скорее последовать за ним:
– Поторопитесь же, Елизавета! Мы должны опередить их. Я жду вас за дверью.
Лиза наконец поняла, что, во-первых, Александру Иосифовичу можно доверять, а во-вторых, он действительно явился, чтобы предостеречь ее от какой-то близкой опасности, и, следовательно, ей нужно послушаться его и поторопиться.
– Прежде всего, проверьте документы и деньги, – участливо посоветовал Александр Иосифович. – Это самое важное! – И он вежливо удалился из помещения, предоставляя девушке собраться в одиночестве.
Спустя еще несколько минут Александр Иосифович с Лизой вышли из гостиницы, сели в санки и уехали.
Глава 9
Древняя столица маньчжурских императоров Мукден – крупнейший в Китае город к северу от стены, – недавно еще шумный и голосистый, затих, насторожился, будто почувствовал приближение грозы, великой, невиданной бури. Китайцы заметили, что мукденские собаки, прежде стаями носившиеся по улицам, не обращая внимания на многолюдье, и смело лаявшие по всякому случаю, теперь куда-то попрятались, затаились. Многие лавочники закрыли свои заведения вовсе, другие, у которых страсть к наживе превосходила страх перед грядущею опасностью, уже не вопили во все горло, зазывая русских купить у них чего-нибудь, а выглядывали из лавок молча, лишь улыбаясь угодливо. Но дела их шли неважно: против давешнего народу в городе куда как поубавилось. Да и у тех черных мохнатых шапок, что мелькали по улицам Мукдена, теперь, верно, имелись заботы поважнее, нежели торговать товары у китайцев.
