Тут Александру Иосифовичу в голову пришла простая и гениальная мысль: преследуемым по закону может быть только живой, – мертвый же какому-либо преследованию не подлежит! Это ясно как день! Если Александра Иосифовича Казаринова нет в живых, то все возможные претензии к нему естественным образом снимаются! Придя к такому выводу, Александр Иосифович облегченно вздохнул: теперь наконец он отчетливо представлял, каковыми должны быть все его дальнейшие действия. Чаша гнева Господня как будто отступилась.
Собственно, последние русские, которые его видели и которые, очевидно, будут свидетельствовать против него, должны полагать, что он скорее мертв, нежели жив. Нагнав давеча Александра Иосифовича в поле, преследователь, судя по его поведению, нимало не усомнился в том, что жертва его уже никогда не подаст признаков жизни. И даже если наутро кто-нибудь еще приходил на то место и не обнаружил там трупа, то это едва ли убедительно свидетельствует в пользу того, что господин Казаринов все-таки остался в живых: в конце концов, тело могли утащить и какие-нибудь звери или собаки, которые в китайских селениях и вокруг них всегда бродят бесчисленными и вечно голодными стаями.
Одним словом, Александру Иосифовичу крайне важно было подтвердить среди заинтересованных лиц предположение о его кончине. Ему жизненно необходимо было теперь почитаться неживым, усмехнулся он на пришедший в голову каламбур.
Какие средства у него для этого имелись? Самое простое, что Александр Иосифович мог сделать, это как-то сообщить о своей смерти семье. А уже затем известие распространится само собою и дойдет до тех, у кого к Александру Иосифовичу имеются какие-то претензии. Для начала он решил исполнить хотя бы это.
Александр Иосифович нашел в гостинице клочок рисовой бумаги. Левою рукой, коверкая слова и делая самые нелепые ошибки, – якобы это с его слов пишет душеприказчик-китаец, – он изложил дражайшей супруге последние мгновения своего жития. Екатерине Францевне надлежало узнать, что супруг ее умирал безвинно опороченным, оклеветанным, превратно понятым начальством и подначальными. Он рассказывал, что был смертельно ранен и предательски брошен малодушными соотечественниками в поле, – если бы они подали ему помощь, он выжил бы! – истекающему кровью ему удалось доползти до какого-то безвестного китайского городка, где он и обрел вскоре вечный покой. Перед смертью Александр Иосифович всех прощал и просил его самого также не поминать лихом. Вместе с письмом Александр Иосифович отправлял близким на память о нем кое-что из личных вещей: во-первых, все свои русские документы, – они ему больше не были нужны, ибо отныне он Александром Иосифовичем Казариновым не являлся, – а также Евангелие, нательный крестик, платок, пропитанный собственной его кровью, и прядь волос. Все это, по его представлению, должно было убедительно свидетельствовать о том, что в живых его более нет. Платок он пропитал кровью на кухне, велев повару для этого зарезать петуха.
Но и отправив на родину подтвержденное соответствующими доказательствами известие о своей смерти, полного спокойствия, совершенного удовлетворения Александр Иосифович испытывать не мог. Положение его оставалось неопределенным. В общем-то, среди китайцев он выглядел личностью довольно подозрительною. Эта солидная на первый взгляд бумага, удостоверяющая миссионерскую деятельность Александра Иосифовича, была, конечно, документом полезным, способным на первых порах произвести надлежащее впечатление, но оставаться долго надежным прикрытием она не могла. Хотя Александру Иосифовичу и не составляло труда изобразить из себя бельгийского миссионера, – он прекрасно знал по-французски и свободно ориентировался в богословии и традициях латинской церкви, – но все-таки долго рекомендоваться таковым было небезопасно. Естественно, возникали вопросы: почему он один? где его миссия? почему не проводит занятий с населением? где четки, всякие картинки и прочие сувениры, которыми миссионеры вечно щедро одаривали туземцев? и тому подобное. Но как еще ему было легализовать свое присутствие в китайской глубинке? Он даже за коммивояжера не мог себя выдать – для этого требовался хотя бы паспорт.
Александр Иосифович понимал, что в китайском захолустье он выделяется, как белая ворона, и что каждый новый день пребывания здесь грозит ему крушением предприятия и всей его жизни. Если русская жандармерия действительно его разыскивает, то, несомненно, и до сведения китайской полиции будут доведены предъявляемые ему обвинения. А лукавые мандарины, хотя и не сочувствуют русским в этой войне и всеми доступными им средствами вспомоществуют японцам, наверно не преминут воспользоваться случаем показать, что они солидарны не только с одной из сторон в ущерб другой. Поэтому Александру Иосифовичу теперь следовало позаботиться о более безопасном месте, в котором он мог бы благополучно отсидеться до конца войны.
Таким местом, решил Александр Иосифович, при сложившихся обстоятельствах, может быть только родная сторона, любезная отчизна. Мало того, что среди соотечественников затеряться не в пример легче, нежели среди чужеземцев, монгольской расы к тому же, но нигде, кроме как в России, ему не выправить достойных документов, удостоверяющих его личность, без каковых жить уже положительно невозможно. А что касается сокровищ, то не все ли равно, где именно в ближайшее время не иметь возможности ими завладеть – в пяти верстах от них или в пяти тысячах? Да и потом он ими владеет! Они – его, ибо ничьи больше! Он на сегодняшний день все равно самый богатый человек в мире! Так рассудил Александр Иосифович.
Путешествие его до русской границы сложилось исключительно удачно. Александр Иосифович предполагал, что, по крайней мере, до Хингана он будет красться по гаоляну, как лазутчик по неприятельской территории. Но, перейдя Ляо-хэ, он в одном из ближайших сел встретил русский купеческий караван. Известное дело – кому война, кому мать родна. Чем дольше длилась кампания, тем выше поднимались цены на товары из Китая. Почему воспользоваться этим находилось охотников едва ли не больше, чем в мирное время.
Александр Иосифович знал, что будет самым желанным спутником для всякого купца из России: он прекрасно разбирался в китайских порядках, мог дать уйму полезных советов, в том числе коммерческих и юридических, но главное, превосходно умел по-китайски. Любой, кто воспользуется его услугами, много выиграет. И действительно, торговый человек – природный волгарь с животом, как двадцативедерная кадка, и с хитрыми поросячьими глазками, – к которому Александр Иосифович обратился со своим предложением, нанял его, не вдаваясь в подробности. Он не мог не прельститься условиями нанимающегося в службу: тот, не спрашивая никакой платы, просил единственно доставить его до русской границы.
Но полностью полагаться на благонадежность и дружеское расположение этого на редкость не тороватого барышника Александр Иосифович отнюдь не собирался. На предпоследней перед Кяхтой ночевке он сбежал от своего нанимателя, прихватив к тому же собственного его коня, – Александр Иосифович рассудил, что он таким образом восстанавливает справедливость, ибо возмещает неправедно удержанное жалованье за свою почти месячную отлично-усердную службу.
Появляться вместе со всем караваном на самой границе Александр Иосифович отнюдь не собирался. Он справедливо опасался, что наниматель, которому больше от него ничего не требуется, ничтоже сумняшеся выдаст его пограничной страже. Да и к тому же Александр Иосифович все равно не смог бы перейти границу законным манером: мало того что он был без каких-либо документов, так еще и в розыске, скорее всего, – и где, как не на заставе, в таком случае могли быть об этом сведения?
