– Это правда, – согласился Саломеев.
– Практика ваша исключительно верная, товарищ Сергей. Мы приветствуем ее. И я, пользуясь случаем, хотел бы принести некоторую пользу, в частности, в этом вашем добром почине. Революционная сознательность велит и мне, несмотря на мое высокое положение и почтенный возраст, поучаствовать в непосредственных боях с царизмом, внести, так сказать, свою лепту. Не прятаться же мне в гостиничном номере, когда героический московский рабочий класс проливает свою кровь!
Саломеев удивленно посмотрел на Александра Иосифовича: что он имеет в виду? в каком смысле?
– В Москве есть один частный пристав, – принялся рассказывать Александр Иосифович, – натуральный садист! Опричник! Палач! У меня имеются и личные к нему претензии, но личными интересами я обычно манкирую, когда речь идет о попранных интересах простого трудового народа. Вот тогда для торжества справедливости я привык самой жизни своей не щадить! А у этого обермайстера заплечных дел много крови народной на руках. Мне в Сибири отдельные счастливцы рассказывали о его полифемской жестокости. Те же, у кого была с ним менее счастливая встреча, уже никогда ничего не расскажут…
– Это кто же такой? – удивился Саломеев.
– Рогожской части пристав Потиевский. О-о, это оборотень натуральный! К такому нашему брату лучше не попадаться. Кровопивец и костолом. Дайте мне людей – я сам поведу их в бой! Мы отмстим кровавому палачу за замученных им наших товарищей!
Частный пристав – фигура немалая, заметная, и некоторые из них действительно были среди революционеров известны своим пристрастным отношением к арестованным. Но о приставе Потиевском ничего подобного Саломеев прежде не слышал. Впрочем, какое это имело значение?! Комитет распорядился дружинникам убивать при всяком удобном случае всех высших чинов полиции. И если теперь случай сам выходит, чего уж тут раздумывать?
– Хорошо, – согласился Саломеев. – Есть у нас один отряд, который как раз занимается исполнением приговоров чиновным душегубам. Берите его в свое распоряжение и действуйте. Сейчас я пошлю за ними человека.
– Вы сами пойдете с нами?! – бодро, будто радуясь выпавшей ему удаче исполнить святое возмездие, спросил Александр Иосифович, зная наперед, что этот кабинетный вожак сейчас непременно откажется под каким-нибудь предлогом.
– Рад бы, – развел руками Саломеев. – Да не имею такой возможности. Держу оборону там, где это определено революционною целесообразностью.
Представляя Александру Иосифовичу командира боевой группы, некоего Мордера, Саломеев отозвался о нем как о беспощадном мстителе за кровь и слезы трудового народа и назвал его
карающей дланью революции.Побольше бы таких людей, заметил он, и мы легко разрушили бы весь мир насилья до основания, свернули бы голову проклятому прогнившему царизму.
Чтобы отряд скорее добрался на другой конец Москвы, Саломеев распорядился выделить для этих народных мстителей четверо санок. Причем для Александра Иосифовича и Мордера он уступил на время личного своего возничего.
Когда Саломеев сказал, что повстанцам теперь подконтрольна большая часть Москвы и, пользуясь своим, пусть и временным, господствующим положением, они вольны вершить революционный суд над некоторыми немилосердными к простому народу прислужниками царизма, что и делают во всяком случае, Александру Иосифовичу пришло в голову воспользоваться возможностью и окончательно замести следы своего участия в прошлогодней драме в Кунцеве. Кто об этом может знать, кроме Потиевского? – рассуждал Александр Иосифович. Очевидно, никто. Потому что, если бы его роль в том происшествии была сыском обнародована, это уже стало бы известно всем: Мартимьяну Дрягалову, например, а значит, и его невестке Епанечниковой, а через нее и Тужилкиной. Но, судя по отношению к нему Лизы, она ничего порочащего честь и достоинство Александра Иосифовича о нем не знает. Да и сам Мартимьян ни о чем таком не заикнулся при их давешней встрече. Следовательно, и никто ничего не знает – Потиевский, рисуясь радетелем о душевном покое жены, не распространяется пока об этом. Но будет ли так всегда? Не случится ли приставу как-нибудь открыть эту тайну впоследствии? Дойдет же до него, что бывший друг благоденствует в Лондоне, позавидует, да и навредит назло – проговорится нарочно. Коли такое выйдет, Александра Иосифовича ждет натуральная катастрофа: эти лицемерные европы, неизменно предоставляющие приют беженцам из России по политическим мотивам, вплоть до бомбистов, наверно не станут укрывать объявленного в розыск уголовного преступника! Найдутся у них законники, которые, прежде всего, из соображений продемонстрировать и подтвердить собственное реноме «демократа», не преминут поднять вопрос в парламенте, как они это делали уже не однажды, и… hello Siberia!
[35]
Можно, конечно, затаиться и под вымышленным именем вести неприметное существование скромного рантье. Но ради этого он жизнь положил?! Ради пошлого бифштекса с пивом он прошел огни и воды за последние полтора года? а до этого еще целые десятилетия провел в потаенных надеждах и ожиданиях? Да он и без сокровищ занимал в отечестве положение, какое не всякий лорд занимает в своем опереточном королевстве! И что же, теперь, владея половиной богатств мира, ему и кухарки даже не нанять? – опасаться, как бы это не показалось кому подозрительным: откуда у беглого социалиста из России средства роскошествовать? И какие уж тогда высокие рауты со свободным входом для русской публики?! Разве только каких подонков принимать незаметно, украдкой, вроде этого товарища Сергея? Но какой тогда смысл в сказочном богатстве, если нет возможности жить в комфорте и демонстрировать состояние всему миру, и прежде всего ближним своим? Все эти опасения, сомнения побуждали Александра Иосифовича во что бы то ни стало исправить, устранить последнее остающееся для него опасным на родине обстоятельство, а именно избавиться от Потиевского. Тем более исполнить это, как оказывается, совсем не сложно.
Предводительствуемый беспощадным мстителем за все народные горести и страдания, санный поезд двинулся в объезд центра города: там можно было повстречать черносотенцев, и хотя повстанцы обычно не избегали во всяком случае давать отпор эти мне особенно-то храбрым мясникам-охотнорядцам, но теперь такая встреча была никак некстати.
Когда они уже порядочно отъехали от Пресни, Мордер спросил у Александра Иосифовича:
– Ты знаешь, где живет этот пристав?
Привыкший за последний год к почти неизменному «тыканью» в свой адрес, Александр Иосифович в таких случаях даже уже нисколько не оскорблялся, – в нынешнем его положении слишком непозволительной роскошью было бы нарушать душевное равновесие и тратить время еще и на обиды!
– Да там же неподалеку, на Большой Болвановке, – ответил он.
– Слышишь, Тихон! на Болвановку давай! – прикрикнул Мордер возничему.
– Зачем на Болвановку? – хватился Александр Иосифович, сообразив, что там же теперь живет его дочь! И мало того что ему никак не желательно с ней свидеться, так еще и крайне опасно приводить в ее дом целую разбойничью шайку: это и ей – жене пристава – смертельная угроза, и ему самому может не поздоровиться, если выяснится, что он этой семье человек отнюдь не чужой!
