Книга Твердь небесная, страница 61. Автор книги Юрий Рябинин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Твердь небесная»

Cтраница 61

И теперь чиновник временил отпускать арестованных кружковцев, хотя dejure и выходило, будто бы они безвинные. Он хотел отпустить их не просто так, а как бы опять оказывая Дрягалову милость. И еще более таким образом одалживая его. Все вышло в точности, как он рассчитывал.

Придя в охранку, Дрягалов сразу, не заводя долгих разговоров, попросил помилосердствовать к парнишке. На что Викентий Викентиевич ему многозначительно и, как всегда, с улыбкой ответил:

– Милосердным быть, Василий Никифорович, нетрудно. Гораздо труднее выполнять свой долг.

Дрягалов потупил взгляд. Понятное дело. Чего уж тут не понять? – в претензиях на него их благородие. Про долг напоминает. И то верно, подумал он, худо я отслужил за оказанную милость, чего говорить. Не очень-то усердствовал, будь оно неладно!

– Так ведь… это самое… конечно, справедливо… – забормотал Дрягалов. Он не знал, о чем говорить, но молчать было совсем уже совестно. Это выходило похожим на то, как молчит мальчишка-рассыльный, с которого хозяин взыскивает за леность.

– Вы, кажется, недавно из Парижа? – неожиданно спросил чиновник.

– Нынче только вернулся, – нисколько не удивляясь, и при этом неожиданно для самого себя безвольно, ответил Дрягалов. Он уже окончательно смирился с тем, что в этом учреждении про него известно как есть все. Ни один старец-монах, будь он хоть самым прозорливым и вдохновенным, не расскажет о человеке столько, сколько знают о нем, о Василии Никифоровиче, здесь, в охранке!

– С сыном вернулись мы. Вдвоем, – зачем-то добавил Дрягалов.

– И что Париж? – живо поинтересовался чиновник.

Париж, на самом деле, заботил его не более летошнего снега.

Но он верно уловил в ответах Дрягалова, и особенно в последней его реплике, какую-то неуверенность и заговорил о пустяках единственно для того, чтобы помочь ему взять себя в руки.

– Да, право сказать… не по мне все… – охотнее уже отвечал Дрягалов. – Хотя… что город, то норов. На всех и солнышко не угодит.

– А знаете, – подхватил чиновник, – я был там два года тому назад. Ну, тогда, на выставке. Помните? И у меня Париж, представьте, вызвал те же ощущения. Народ, народ кругом, толчея, суета. Я за две недели этого отдыха так называемого утомился сильнее, чем за год службы в нашей тихой Москве.

Дрягалов согласно кивнул.

– А как там наша Мария Носенкова поживает? – перешел чиновник уже ближе к делу.

– Живет помаленьку.

– Как чувствует себя малышка?

– Благодарствуйте. Тоже слава богу.

– Вот и хорошо. Все же, что ни говори, а там жить спокойнее. Не так ли?

Намек на Машенькино беспокойное прошлое был Дрягалову понятен. Понятно было также и то, что теперь придется говорить о скором ее возвращении, с дитем вместе, в Москву, чего вначале он не собирался делать. Здесь об этом все равно узнают в свой срок, так лучше уж самому сказать, чтобы потом не было повода у этого всеведущего их благородия думать, будто он, Дрягалов, хитрит с ним при случае. И он ответил:

– Да как сказать… Я вот решил их в Москву перевезти. Поближе…

– В Москву? – Чиновник верно почувствовал, что здесь имеется какая-то важная и для него небезынтересная причина. – Не знаю, могу ли я быть вам в этом советчиком, это уже как бы… ваше внутрисемейное дело, но, мне кажется, непредусмотрительно так скоро вновь возвращать Носенкову в ту среду, из которой вы ее недавно только вывели. Впрочем, повторяю, вам виднее, конечно.

Дрягалов решился уже быть откровенным до конца и рассказал все об инциденте с Руткиным в Париже, после чего он, естественным образом, не рискнул оставлять там Машеньку. У них не получилось уехать вместе, но на днях они и одни приедут.

Внимательно все выслушав, чиновник нашел такое решение Дрягалова разумным. А о Руткине и его похождениях там, за границей, ему, оказывается, было почти все известно.

– Французская полиция доводит до нашего сведения некоторые подробности о русских эмигрантах, – сказал он. – В частности, об этом субъекте мы кое-что узнали. Французы характеризуют его просто как уголовника. Да, да, обыкновенного мелкого жулика. Согласитесь, забавно это получается – вчерашний социалист, демократ, этакий самодеятельный борец со всевозможными общественными пороками обернулся жалким воришкой. Да еще и вымогателем, как вы сейчас сказали. Вот это и есть их сущность. Во всяком случае, большинства из них.

Дрягалов опять согласно покивал.

– Но что про него говорить, – продолжал чиновник. – Это теперь не наша забота, – как-то подчеркнуто сказал он. – А я вот о чем хотел поговорить с вами, Василий Никифорович: видите ли, я подумал и решил, что нам с вами, наверное, больше сотрудничать не следует. Вы нам помогаете уже довольно долго. С одной стороны, я вижу, какие неудобства это вам доставляет. С другой же стороны, не хочу пугать, но дальнейшее сотрудничество становится для вас небезопасным. Я говорил вам: они тоже иногда распознают… – чиновник замялся, подыскивая, как бы заменить едва не сорвавшееся слово «провокатор», – распознают чужих. Так что давайте останемся с вами просто знакомыми, если пожелаете. А с кружком, я думаю, вам порвать будет совсем несложно: достаточно только дать понять, что вы впредь отказываете им ссужать, и они сами вас позабудут. Как вы считаете?

– Все верно, – согласился Дрягалов.

– Вот и хорошо. Значит, так и решим. Единственное, попрошу вас об одном одолжении. Понимаете, в чем дело… Этого вашего шурина, – я правильно говорю: шурина? – Самородова с его приятелем Мещериным, по всей видимости, теперь исключат из университета. В лучшем случае с правом восстановления когда-нибудь. Полицейские, разумеется, не преминули донести о них университетскому начальству. А министр просвещения, как вы, может быть, знаете, завел очень строгие порядки в отношении неблагонадежных студентов. Так вот, я бы попросил вас приютить их обоих. Ну то есть оставить их у себя. Например, домашними учителями. Свидетельства для них мы сделаем. И пусть они поживут у вас лето. Вы, помнится, говорили, что у вас за городом имеется дача?

– В Кунцеве, – запросто подтвердил Дрягалов.

– Порядочный дом?

– Да, думаю, комнат о пятнадцати…

– Вот и прекрасно! Поселите их там. И главное, настрого запретите им выезжать за пределы Кунцева. А чтобы они вас не заподозрили ни в чем таком, мы возьмем с них письменное обязательство в течение года не появляться в столицах. Все будет выглядеть естественно и складно. Вам же нужно будет внимательно следить, чтобы они никуда не отлучались, и если кто-то из кружка навестит их, немедленно сообщить об этом сюда, в охранное отделение. Сами не приезжайте – пошлите человека. Вот, собственно, и есть вся моя к вам просьба.

Ни о чем расспрашивать Дрягалов не стал. Понятно, их благородие придумал какую-то хитрость с двумя мальчонками, потому как расчет имеет. Ему ли расчета не иметь! Такому-то пролазе! Только как бы через это хуже ребятам не вышло. А то, глядишь, и под монастырь их подведут. Он хотя нутром и кроток, вроде блаженного, а все одно состоит в государевой службе и блюдет не только единый закон, но, верно, и свой интерес – так рассуждал Дрягалов. А какой ему интерес то и дело спускать ослушникам царева закона? Никакого. Стало быть, есть расчет! Есть. Как в тот раз был, так и нынче. Только нынче совсем уж мудреный расчет его. Не понять так вдруг. Но делать нечего. Не он в нашей – мы в его воле, думал Василий Никифорович. В результате он пообещал чиновнику исполнить все, о чем тот его просил, но себе заметил быть теперь много усерднее в попечении своего новоявленного шурина и заодно его товарища. На том они и расстались.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация