– Несколько раз этот револьвер спас ему жизнь. И вот уже три года он всегда носит его с собой. Фронтовая привычка.
– Но ведь сейчас он ему не нужен. У нас мир.
Я пожимаю плечами:
– Мы как-то не заметили.
Председатель снова обращается к Альберту.
– Обвиняемый, может быть, вы желаете наконец облегчить свою совесть? Вы раскаиваетесь в содеянном?
– Нет, – глухо говорит Альберт.
Воцаряется тишина. Присяжные настораживаются. Прокурор пригибается к столу. Вилли делает такое лицо, как будто сейчас набросится на Альберта. Я смотрю на него в отчаянии.
– Но вы убили человека, – многозначительно говорит председатель.
– И не одного, – отвечает Альберт.
Прокурор вскакивает. Присяжный, что сидит у двери, перестает грызть ноготь.
– Что вы сделали? – переспрашивает потрясенный председатель.
– На войне, – быстро вставляю я.
– Но это совсем другое, – разочарованно тянет прокурор.
Тут Альберт поднимает голову:
– Почему совсем другое?
Прокурор встает.
– Вы хотите сравнить битву за отечество с вашим преступлением?
– Нет, – отвечает Альберт. – Люди, которых я убивал тогда, ничего мне не сделали.
– Неслыханно, – в ужасе говорит прокурор и обращается к председателю. – Я вынужден просить…
Но председатель реагирует не столь бурно.
– До чего бы мы дошли, если бы все солдаты думали, как вы! – говорит он.
– Это верно, – вставляю я. – Но мы не несем за это ответственности. Если бы его, – я показываю на Альберта, – не научили стрелять в людей, он бы сейчас такого не сделал.
Прокурор багровеет.
– Но это в самом деле недопустимо, чтобы свидетели, когда их не спрашивают…
Председатель утихомиривает его:
– Полагаю, сегодня мы можем один раз отступить от правил.
Меня на время оставляют в покое и вызывают девушку. Альберт вздрагивает и сжимает губы. Девушка одета в черное шелковое платье, волосы тщательно уложены. Она уверенно проходит вперед. Сразу видно, ощущает себя здесь важной персоной.
Судья спрашивает, что связывало ее с Альбертом и Барчером. Альберта она называет невыносимым, Барчера же очень милым. Нет, она никогда не думала о браке с Альбертом, а вот с Барчером была чуть не помолвлена.
– Ведь господин Троске так молод, – говорит она, покачивая бедрами.
У Альберта по лбу струится пот, но он сидит неподвижно. Вилли никак не может оставить в покое свои руки. Мы едва сдерживаемся.
Председатель еще раз спрашивает о ее отношениях с Альбертом.
– Совсем невинные, – отвечает она. – Мы были лишь знакомы.
– Обвиняемый в тот день был взволнован?
– Конечно, – торопливо отвечает она.
Кажется, ей все это льстит.
– Отчего?
– Ну, как… – Слегка развернувшись к залу, она улыбается. – Он был так влюблен в меня.
Вилли издает глухой стон. Прокурор нацеливает на него свое пенсне.
– Грязная шлюха! – выстреливает вдруг в зале.
Все всполошились.
– Кто это крикнул? – спрашивает председатель.
Гордо встает Тьяден. Его приговаривают к пятидесяти маркам штрафа.
– Ерунда какая, – говорит он, доставая кошелек. – Сейчас заплатить?
За что получает еще один такой же штраф, и его выводят из зала. Девушка заметно присмирела.
– Что происходило между вами и Барчером в тот вечер? – продолжает председатель.
– Ничего, – неуверенно отвечает она. – Мы просто сидели.
Судья обращается к Альберту.
– Вы можете что-то на это сказать?
Я сверлю Альберта взглядом, но он тихо отвечает:
– Нет.
– Значит, показания верны?
Альберт горько улыбается. Девушка не сводит глаз с распятия на стене над головой председателя.
– Возможно, и верны, – говорит Альберт. – Я слышу их сегодня в первый раз. В таком случае я ошибался.
Девушка облегченно вздыхает. Но она явно поторопилась.
– Это ложь! – взвивается Вилли. – Подлая ложь. Она за деньги отдалась тому, она ведь полуголая сидела!
Поднимается гам. Прокурор пронзительно что-то кричит. Председатель делает Вилли замечание. Но того уже не остановить, хоть Альберт и смотрит на него с мольбой.
– Даже если ты встанешь передо мной на колени, нужно сказать правду, – кричит ему Вилли. – Она отдавалась за деньги. А когда увидела Альберта, начала ему говорить, что Барчер ее напоил. Ну, тут он взбесился и выстрелил!
Защитник торопливо записывает эти показания. Девушка растерянно визжит:
– Выстрелил!.. Выстрелил!..
Прокурор отчаянно жестикулирует:
– Честь суда требует…
Вилли оборачивается к нему как разъяренный бык:
– Вы, крючкотвор, не надо тут бить в фанфары, или вы думаете, что ваша клоунская мантия заткнет нам рот? Попробуйте нас выставить! Что вы вообще про нас знаете? Он, – Вилли выбрасывает руку, указывая на Альберта, – всегда был тихим, мягким, спросите у его матери! А сегодня стреляет с легкостью, с какой раньше кидал камушки в воду. Раскаяние! Раскаяние! Как он может раскаиваться, если расправился с тем, кто вдребезги разбил его жизнь? Единственная его ошибка, что он выстрелил не в того. С ней надо было покончить! Вы думаете, четыре года беспрерывных убийств можно, как мокрой губкой, стереть в памяти пустым словом «мир»? Мы и без вас знаем, что нельзя отстреливать личных врагов сколько душе угодно. Но когда закипает гнев, когда все идет кувырком и мы уже не можем с этим совладать, тогда подумайте, откуда это берется!
Поднимается немыслимый гвалт. Председатель тщетно пытается восстановить спокойствие.
Мы стоим плечом к плечу, Вилли своим видом наводит ужас, Козоле стиснул кулаки, в этот момент у них нет на нас управы, мы слишком опасны. Один из охранников-полицейских даже не осмеливается к нам приблизиться. Я подбегаю к скамье, где сидят присяжные, и кричу:
– Это наш товарищ! Не приговаривайте его! Он тоже не хотел, чтобы ему было все равно – жизнь или смерть, никто из нас не хотел. Но там мы потеряли все ориентиры, и нам никто не помог! Патриотизм, долг, родина – мы сами все это себе повторяли без устали, чтобы выдержать и оправдать! Но это всего лишь слова, а там было слишком много крови, и она их смыла!
Рядом со мной оказывается Вилли.
– Всего год назад этот человек, которого вы собираетесь судить, лежал в пулеметном гнезде, он и еще двое ребят, это был единственный пулемет на всем участке, и началась атака, но эти трое были совершенно спокойны, они целились, ждали и не стреляли слишком рано, они целились точно в живот, и когда вражеские колонны уже решили, что путь свободен, и двинулись в атаку, только тогда они начали стрелять, и стреляли, стреляли, а подмога пришла намного позже. Та атака была отбита. Мы потом забирали тех, кого скосил пулемет. Целых двадцать семь идеальных выстрелов в живот, один чище другого, то есть все как один смертельные, не говоря уже о тех, что в ноги, в пах, в легкие, в желудок, в голову… Вот он, – Вилли опять показывает на Альберта, – один с двумя товарищами обеспечил работой целый лазарет, правда большинству выстрелов в живот туда было уже не надо. За это он получил Железный крест первого класса и благодарность от полковника. Теперь вы понимаете, почему он не вписывается в ваши параграфы и гражданские законы? Не вам его судить! Он солдат, он наш, а мы его оправдываем!
