Я знаю один лишь особо торжественный оборот:
– Эх ты какой, а я тебя так прошу!
Выражением «видишь ли» ребенок заменяет не менее неприятное «прости, пожалуйста».
«Видишь ли, я это нечаянно. Видишь ли, я не хотел этого. Видишь ли, я не знал».
А богатство средств выражения, цель которых убедить, предостеречь, не допустить бурных сцен?
«Перестань, оставь, лучше не трогай, отстань, уйди. Да брось же! Я тебе по-хорошему говорю, перестань! Прошу тебя, перестань (просьба здесь – категорическое приказание). Да уйдешь ты? Слушай, перестанешь ты наконец?»
Угроза:
«Хочешь получить? Схлопочешь! Вот увидишь, пожалеешь. Заревешь ты у меня!»
Пренебрежительное сдваивание слов:
«Ладно, ладно… Знаю, знаю… Погоди, погоди…»
Мы заставляем ребенка бояться.
«Очень я боюсь! Думаешь, испугался! Буду я его там бояться!»
Каждая собственность ребенка спорна: нельзя отдать, не спросив, нельзя портить, у него лишь право пользования (и тем более ценит он нераздельное обладание).
– Это твоя лавка, твой стол?
– Moй (или: А может, твой?).
– И первый!
«Первый» занял место, начал играть, копать. Заботясь о своем покое, взрослые очень поверхностно решают споры ребят.
«Это он начал! Он первый начал! Стою я, а он…»
Любопытна отрицательная форма:
«Как я не двину ему! Как я не брошусь бежать! Как мы не примемся хохотать!»
[15]
Содержание этих рассказов – озорство; может быть, «не» является отголоском запретов.
«Ну помни, не надуй. Ты ведь слово дал. Нарушил слово!»
Кто не сдержал обещания, тот свинья. Взрослые обязаны это помнить.
Богатый материал для изучения.
96. Ребенок, не вконец восстановленный против бедных людей, любит кухню,
и любит не потому, что там сушеные сливы и изюм, а потому, что в кухне что-то происходит, а в комнатах ничего не происходит; и сказка там интереснее, и, кроме сказки, услышит рассказ из всамделишной жизни, да и сам что-нибудь расскажет, и его выслушают с интересом, потому что на кухне он человек, а не собачонка на атласной подушке.
«Так сказку тебе сказать? Да уж ладно, скажу. Как это там было-то? Дай вспомню».
Прежде чем сказка начнется, у ребенка есть время принять удобную позу, оправить платье, откашляться, приготовиться к долгому слушанию.
«Идет она, идет по лесу. А в лесу темно, ничего не видать: ни дерева, ни зверя, ни камня. Темнешенько. Страшно ей, ух как страшно! Перекрестилась она раз – страх-то и поубавился, перекрестилась другой, дальше идет».
Я пробовал так рассказывать. Нелегкое это дело! Нам не хватает терпения, мы торопимся, мы не уважаем ни сказки, ни слушателя. Ребенок не успевает за темпом наших рассказов.
Умей мы так рассказать о полотне, которое делают изо льна, быть может, ребенок не думал бы, что рубашки растут на деревьях, а на полях золу сеют…
А вот и подлинное происшествие:
– Утром встаю я, а в глазах у меня все двоится: вижу всего по два. Смотрю на печку – две печки, смотрю на стол – два стола. Я знаю, стол один, а вижу два. Протираю глаза – не помогает. А в голове так и стучит, так и стучит…
Ребенок ждет разрешения загадки, и, когда наконец дело доходит до незнакомого названия «тиф», он уже готов принять это новое слово.
– Доктор говорит: тиф…
Пауза. Рассказчик отдыхает, отдыхает и слушатель.
– Так вот, заболел я этим самым тифом…
Повествование продолжается.
Простой рассказ о том, что в деревне был мужик, который ни одной собаки не боялся, и что побился он раз об заклад и злого, как волк, пса взял на руки и понес, словно теленка, превращается в эпос. И как на свадьбе один бабой переоделся и никто не узнал. И как мужик искал украденную лошадь.
Немного заботливого отношения – и, быть может, на эстрадах появятся сказочники в сермягах и научат нас рассказывать детям так, чтобы они нас слушали. Заботиться надо, а мы все хотим запрещать.
97. А это правда?
Надо понять суть этого вопроса, который мы не любим и считаем лишним.
Если мама или учительница говорили, значит, это правда.
Ан нет! Ребенок уже убедился, что каждый человек обладает лишь частью знания, и, например, кучер знает о лошадях даже больше, чем папа. А потом ведь не всякий скажет, хотя и знает. Порой просто не хотят, иногда подгоняют правду под детский уровень, часто утаивают или сознательно искажают.
Кроме знания, есть также вера; один верит, а другой нет; бабушка верит в сны, а мама не верит. Кто прав?
Наконец, ложь-шутка и ложь-похвальба.
– Правда ли, что земля – шар?
Все говорят, что правда. Но если кто-нибудь один скажет, что неправда, останется тень сомнения.
– Вот вы были в Италии; правда это, что Италия как сапог?
Ребенок хочет знать, сам ли ты видел или знаешь от других – откуда ты это знаешь; хочет, чтобы ответы были короткие, уверенные, понятные, одинаковые, серьезные, честные.
Как термометр измеряет температуру?
Один говорит – ртуть, другой говорит – живое серебро (почему живое?), третий – что тела расширяются (а разве термометр – тело?), а четвертый – что после узнаешь.
Сказка про аиста обижает и сердит детей, как каждый шутливый ответ на серьезный вопрос, неважно, будь это «откуда берутся дети?» или «почему собака лает на кошку?».
«Не хотите, не помогайте, но зачем мешаете, зачем насмехаетесь надо мной, что хочу знать?»
Ребенок, мстя товарищу, говорит:
– Я что-то знаю, но раз ты такой, я тебе не скажу.
Да, он в наказание не скажет, а вот взрослые за что ребенка наказывают?
Привожу еще несколько детских вопросов:
«Этого никто на свете не знает? Этого нельзя знать? А кто это сказал? Все или только он один? А это всегда так? А это обязательно так должно быть?»
98. Можно?
Не позволяют, потому что грешно, нездорово, некрасиво, потому что он слишком мал, потому что не позволяют, и конец.
И тут не все ясно и просто. Подчас что-нибудь вредно, когда мама сердится, а подчас позволят и малышу, раз отец в хорошем настроении или гости.
– Почему запрещают, чем бы это им помешало?
К счастью, рекомендуемая теорией последовательность на практике неосуществима. Ну как вы хотите ввести ребенка в жизнь с убеждением, что все правильно, справедливо, разумно мотивировано и неизменно? Теоретизируя, мы забываем, что обязаны учить ребенка не только ценить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возмущаться, не только подчиняться, но и бунтовать.
