В глубине души я устыдился своего инстинктивного чувства, укоряя себя за то, что сужу о человеке, ничего о нем не зная, но и после за всю свою жизнь я так ни разу с ним не встретился.
Покидая банкет, я случайно столкнулся со старой подругой Митико, и она мне сказала печально:
— Была такой принципиальной холостячкой, и вот, поди ж ты, не только изменила своим принципам, но и вышла замуж за человека намного старше себя, да еще с двумя детьми… Чего только не происходит в военное время!..
Как бы там ни было, в тот день немногословная, симпатичная Митико Нобэ, взяв под руку старшего сына известного христианского деятеля, ушла из моей жизни если не на небеса, то, во всяком случае, в чуждый мне мир.
Она возникла как из-под земли через три или четыре года после войны.
Я тогда снял уцелевший от пожара маленький двухэтажный дом в Мисюку, стал литературным батраком, а моя жена превратилась в жену батрака.
Как-то вечером, когда я полностью ушел в работу, в комнатку на втором этаже, выполнявшую одновременно роль спальни и рабочего кабинета, тихо вошла жена, сказала, что внизу ждет Митико Нобэ, и попросила спуститься, когда я освобожусь. И шепотом добавила:
— Она, как и я, жила в райских условиях, но после поражения в войне внезапно упала с небес и прозрела, и так же, как я стала батрацкой женой, она сделалась простой работницей. Но не похоже, что она несчастлива, напротив, как и я, она, кажется, испытала облегчение.
Я немедленно спустился вниз.
Женщина средних лет держала на руках ребенка и, вынув грудь, кормила его. Я забеспокоился — не похоже, что это прежняя Митико Нобэ, но тут она заговорила:
— Простите, что вас потревожила…
Голос был точно ее.
Присаживаясь, я спросил:
— Сколько у тебя детей?
— От прежней жены два сына и моих трое.
— Пятеро детей, многовато.
— Да уж, живем мы сейчас очень тесно… Две маленькие комнатки да кухня, пять человек детей и я, не повернуться.
— Кажется, это в Сибуе. А разве муж живет не с вами?
— Он сказал, что так жить невыносимо, снял комнату в Синдзюку и перебрался туда. Уж и не знаю, как он там питается… И все равно руки до всего не доходят, порой приходится взваливать что-то на старших детей… Ведь я же еще должна как-то зарабатывать, чтобы содержать шестерых.
Прежде отличавшаяся немногословием, ныне она рассказывала о себе как обычная женщина. Я застыдился, что невзначай залез в ее частную жизнь, но в это время жена сварила кофе, который мы пили тогда лишь по особым случаям, и разговор принял другое направление.
— В газетах пишут, что ваша христианская организация в последнее время, получив помощь от всемирной христианской церкви, развила бурную деятельность, это правда?
— Возможно, но к нам это не имеет отношения.
— Не имеет отношения?.. Странно. Ведь твой муж — старший сын японского представителя этой религиозной организации. Все дочери из семьи Ю. занимают в этой организации высокие посты и ведут активную деятельность. Наверняка и твой муж от них не отстает.
— Не знаю. В его семье говорят, что я к этому не способна… Чем я им не угодила, ума не приложу, да, впрочем, и лезть в их дела нет никакой охоты. Я уже смирилась, что мне ничего не светит.
Слушая ее, я подумал, что если бы не суровое военное время, она бы смогла стать превосходной писательницей, и сказал:
— Ты не носила свои рукописи в журнал, в котором печаталась во время войны?
— Носила, но все сотрудники, с которыми я имела тогда дело, погибли на войне… А новые не захотели брать мои рукописи… Но, сказать по правде, мне сейчас не до таких легкомысленных вещей. Последнее время, идя по улице, я смотрю под ноги, не уронил ли кто монетку, вот до чего я дошла. Совсем опустилась!
Улыбнувшись, она посмотрела в сторону моей жены. И тут жена с несвойственным ей серьезным лицом сказала:
— Митико, я была в таком же положении, когда начала жить в этом доме. Ходила пригнув голову, высматривая, не валяется ли где монетка… Как-то раз даже не заметила дочь, возвращающуюся из школы, и моя младшая посмеялась надо мной. И тогда я прозрела. Я решила, раз мой муж стал литературным батраком, я стану батрацкой женой. Муж крепко стоит на ногах, и я должна последовать его примеру. Как только я начала жить как батрацкая жена, мне стало легче. Разумеется, на меня повлияло то, что в двадцать пятом году, выйдя замуж, я сразу же уехала учиться во Францию и прожила там почти пять лет… Французы относились к нам как к равным, и мы старались жить как они, не задумываясь, кто мы — иностранцы или японцы. Сейчас в это даже трудно поверить… Я поняла, что благодаря Великой революции, произошедшей сто тридцать лет назад, люди в этой стране относятся друг к другу с уважением в соответствии с принципами свободы, равенства и братства. Поэтому и мы старались жить, придерживаясь этих принципов… Когда дочь посмеялась надо мной, я прозрела… Меня осенило, что ныне в Японии происходит то же, что во Франции в эпоху Великой революции… Давай же, дорогая Митико, следуя принципам, воодушевлявшим эту революцию, совместными усилиями преодолевать нынешние беды. Нам еще многое надо будет потом обсудить вдвоем…
Мне захотелось дополнить сказанное женой:
— Нобэ, не смотри на нынешние несчастья исключительно как на несчастья. Ведь во всем, что сейчас происходит, есть промысел Великой Природы, которая желает, чтобы Япония за короткий срок добилась тех же результатов, для достижения которых Франции, после Великой революции, потребовалось почти сто лет… Мы не должны упустить свой шанс. Каждый француз благодаря Великой революции, воодушевленный принципами свободы, равенства и братства, крепко встал на ноги, превратился в труженика, люди прониклись взаимным уважением, стали как братья… И это продолжается до сих пор. Моя жена, которая до войны не могла обойтись без служанок, столкнувшись с нынешними бедами, прозрела и, решившись жить по примеру французов, стала батрацкой женой… Надеюсь, что вы с нею, подобно французским гражданам, будете во всем помогать друг другу. Беспокоиться уже не о чем. Пока мы живы, Великая Природа позаботится о нашем хлебе насущном.
Тут жена оборвала меня:
— Кажется, у тебя срочная работа!
Простившись с Нобэ, у которой в глазах стояли слезы, я, опустив голову, побрел к своей борозде.
А что еще остается батраку, возделывающему пашню?
В этом домишке в Мисюку я в общей сложности прожил двенадцать лет.
После визита Митико Нобэ — около восьми лет. Что восемь, что десять — никакой разницы, пока я, как бесправный батрак, трудился на своем поле, время пролетело незаметно. Остались ли у меня тогдашние воспоминания о Митико?
Случалось, она заходила. Когда я, ненадолго оставив свое поле, спускался в туалет, я порой замечал ее, беседующую с женой, и, справив нужду, ради короткой передышки, присоединялся к разговору.
