— Это я знаю.
— О любви Великой Природы к нам, людям, о достоинстве человеческой жизни — да мало ли о чем ты должен написать?.. Вот, кстати, ты ничего не пишешь о своем духовном испытании.
— Мое духовное испытание — это моя личная проблема, об этом не следует писать.
— Когда ж это было?.. Ты впервые задумался о том, как Иисус, распятый на кресте, искупил грехи людей, и вбил себе в ладонь гвоздь, попытавшись распять на кресте себя. Хлынула кровь, ты взвыл от боли, но наконец к половине шестого утра почувствовал, что ты воскрес. Это испытание не каждому по силам. Ты должен написать об этом… Наверно, ты никак не возьмешься за перо потому, что слишком о многом тебе надо написать.
— Ты прав. Мне ужасно стыдно.
— Ведь ты способен говорить непосредственно с Великой Природой! Когда тебе грустно и одиноко, ты всегда можешь прийти в Истинный мир и встретиться со старинными друзьями и старшими товарищами… Все тебе будут рады.
— Понятно. Спасибо.
— Не каждый может, как ты и я, свободно перемещаться между Истинным миром и Миром явлений, поэтому твой долг написать о том, что ты видел и слышал в Истинном мире и порадовать живущих на Земле людей.
Я точно проснулся и низко кивнул.
— Как же сильно ты возмужал! Мои товарищи по Истинному миру завидуют мне, что я был твоим другом молодости… Подумать только, человек, напрямую говорящий с Великой Природой! Так что, с верой в себя… — Гений Жак положил мне на плечи руки, ласково обнял и тихо удалился.
Некоторое время я был в замешательстве и дивился, вспоминая, что Жак упомянул одно из моих духовных испытаний. Я никому не рассказывал о них, убежденный в том, что не должен этого делать.
Ведь вот юный ясиро постоянно ощущал телесные недомогания и сильные боли — следствие того, что принимал от людей их болезни, но он терпел и никому не признавался.
Меня поразило, что Жак так запросто упомянул об одной из ступеней моего духовного подвига, о том, что я держал в полной тайне.
У меня был период духовных испытаний, когда Великая Природа будила меня каждую ночь в половине второго и я до пяти часов проделывал всевозможные аскетические упражнения. Я мучился тогда болью в пояснице, и в какой-то момент по наущению Великой Природы меня осенило, что аскеза поможет мне избавиться от болезненных страданий. В связи с этим Великая Природа поведала мне об образе распятого на кресте Иисуса:
— Иисуса распяли на кресте в тридцать три года. Он обладал тогда юным телом. Так же, как ты страдаешь от болей в пояснице, Иисус, несмотря на юность, знал, что такое телесная боль, но ради искупления грехов людей. Своих братьев, он с радостью принял смертные муки. В то время ты, в своем прошлом перевоплощении, был Иоанном и, заботясь о матери Иисуса Марии, был с Иисусом до его последнего часа. Однако после ты позабыл о тех телесных муках, которые претерпел Иисус…
Услышав это, я опечалился. Ибо, глядя на образ Иисуса, я никогда не думал о живом Иисусе…
— Ты поистине человек отзывчивый. Но даже ты не задумывался о человеческой сущности Иисуса. Вспомни, каким ты был в тридцать лет…
При мысли, что я и впрямь не изведал подлинности страданий распятого на кресте, я зарыдал и решительно попытался пригвоздить левую ладонь к перекладине креста.
Хлынула кровь. Было больно. Я возопил, но, прижавшись лицом к постели, терпел. И это продолжалось до пяти часов утра.
Я никому об этом не рассказывал. Даже сейчас, если нажать на левую ладонь, немного больно, но это тоже одно из духовных испытаний и нисколько не угрожает жизни.
И однако, как же мне далеко до совершенного человека!..
Глава двенадцатая
Начиная с двадцать третьего ноября, на протяжении почти месяца, в соответствии с замыслом Великой Природы, я прошел через большое духовное испытание.
Было бы долго писать, в чем конкретно оно заключалось, к тому же оно предназначалось лично мне, поэтому рассказывать другим о нем бесполезно.
В начале испытания Небесный сёгун, который всегда был мне опорой, возвестил: проходя через это духовное испытание, необходимо подняться по лестнице до третьей ступени: при восхождении на первую ступень, как и прежде, помогают ангелы, на вторую — поможет только он. Небесный сёгун. Взойти на третью ступень никто помочь уже не может, следует полагаться только на свои собственные силы. Если я одолею подъем своими силами, то обрету способность и право на равных говорить с Великой Природой.
Он подгонял меня приступить к этому безотлагательно.
В моей обыденной жизни в это время ничего не менялось, я никому ничего не говорил и совершал восхождение в одиночестве. Когда все закончилось, Великая Природа сказала мне: «Довольно!» Это было утром двадцать девятого декабря.
Я был свеж и бодр, точно и вправду воскрес. На протяжении многих лет жившие в моем духе и в моем теле ангелы и Небесный сёгун исчезли без следа, стало легко, хотелось громким голосом говорить или петь.
Во время обеда позвонил ясиро. Сказал, что выставка, открывшаяся на Гиндзе, имела большой успех, посетителей не убывало, он очень занят, поскольку послезавтра последний день, но госпожа Родительница велела ему посетить меня, и он зайдет около двух.
Я предвкушал, как он обрадуется моему здоровью и как мы вместе возблагодарим Великую Природу.
Однако без десяти два неожиданно пришла госпожа Г. Счастливая, красивая и знаменитая женщина.
Сказать по правде, нас так мало связывает, что я даже не знаю ее имени. Первый визит она неожиданно нанесла мне в середине октября. Я не мог наглядеться на ее высокую, статную фигуру, дивясь — неужто в Японии бывают такие красавицы? Она рассказала, что со школьных времен любила читать и пробовала писать, после чего вручила мне прекрасно изданную книжку, написанную, по ее словам, для детей.
Я был смущен, как будто ко мне прилетела небесная фея, и даже не попытался спросить об истинной цели ее визита, а между тем она ушла — упорхнула, точно небесная фея.
Некоторое время я в рассеянности продолжал сидеть в гостиной. Никак не мог поверить, что госпожа Г. была реальной женщиной. Однако вскоре зашла дочь, чтобы прибраться, и пробудила меня от дремоты.
Дочь знала о госпоже Г. совсем немного. А именно — что она замужем за известным в финансовых кругах крупным промышленником и что она ревностная католичка… Кажется, дочь тоже была поражена ее благородной красотой. Ей наверняка было любопытно, по какому делу этакая красавица пожаловала ко мне. Прежде чем она спросила об этом, я сказал:
— Она принесла мне в подарок свою книгу.
— Я где-то слышала, что она пишет прекрасные книги, возможно, это одна из них. Я возьму почитать.
Дочь унесла книгу, а после, за ужином, сказала, что книга ей понравилась. Больше о госпоже Г. мы не говорили, как будто забыли о ней.
