Прочитав послание, я не мог вымолвить ни слова, а Тосон тихо сказал:
— Хотел бы я дожить до этого дня… Из-за твоего туберкулеза в военное время с тобой обращаются как с непатриотом, как с мертвецом, но ты непременно в тот день воскреснешь и примешь участие в новой жизни. Я бы очень этого желал…
Я уходил от него, сдерживая слезы. В тот год в середине июня я смог достать железнодорожные билеты, и мы всей семьей проводили лето на горячих источниках в горах Каруидзавы. На станции уже не продавали газет, изредка по радио передавали лживо-оптимистические сводки о положении на фронтах, а двадцать третьего августа в новостях кратко сообщили, что накануне скончался Симадзаки Тосон. Я тотчас попытался купить на станции билет до Токио, но на четыре дня вперед билеты были проданы.
В будущем, что бы ни случилось, главное — чтобы не было войн.
Глава четвертая
В августе 1945 года, с тринадцатого на четырнадцатое, Япония потерпела поражение от войск союзников, и Тихоокеанская война завершилась.
Японский народ об этом оповестил император в своем обращении, передававшемся по радио в полдень пятнадцатого числа. Однако у многих людей радио уже пришло в негодность от долгого употребления и не поддавалось ремонту, поэтому слова его высочества толком расслышать не могли, поняли только, что война проиграна, война окончена, и при этом, как дети, радовались, что дожили наконец до мира.
Однако неожиданно повсюду появились союзные войска, вернее, тьма-тьмущая американских солдат, и всех охватил ужас при мысли, что вся территория Японии оккупирована. Изголодавшиеся после долгих трудностей с продовольствием, люди кидались на продукты, распределяемые LARA
[20]
, и не замечали социальной революции, которую принудительно проводили оккупационные войска. Настали дни бед и унижений.
Мне было сорок девять лет, когда, находясь в эвакуации, в домике в горах, я слушал по радио обращение императора о поражении в войне, а вскоре в округе появилось множество американских солдат, они не только сбрасывали инсектициды с неба, но и, собрав беженцев, посыпали белым порошком их головы. (В результате со следующего года и по сей день на высокогорных лугах, сплошь покрывавшихся осенью цветами, и в домашних садах перестали распускаться прекрасные цветы и светлячки, доставлявшие по ночам столько радости, исчезли все до одного.) Один американский солдат, не прекращая работы, аппетитно начал жевать перед детьми шоколад, демонстративно надкусив плитку, он протянул ее детям, и дети, тараща от удивления глаза, жадно ели и радовались.
Впрочем, воспоминания о страданиях тех лет вкупе с военными бедствиями ныне уже стерлись, да и очевидцев становится с каждым годом все меньше и меньше.
Как я уже писал, после поражения в войне я стал батраком, возделывающим пером листы рукописи; запершись на втором этаже домика в Мисюку, я работал дни и ночи напролет, случалось, по многу дней не выходил из дома. Так продолжалось почти год, пока, то ли из-за недоедания, то ли от усталости, у меня вдруг не случился приступ астмы. Я не знал, что это астма, и был в такой растерянности, когда начал задыхаться, что даже не подумал обратиться к врачу. На следующий день пришел молодой военный лекарь, только что после демобилизации. Увидев, как я задыхаюсь, он сразу сказал: «Да у вас астма!» — и сообщил, что существуют инъекции, останавливающие развитие болезни, но каждый укол сокращает жизнь на один год, поэтому лучше потерпеть и подождать, авось болезнь сама излечится, от астмы еще никто не помирал. Но и таблеток он никаких не прописал.
В свое время я поборол неизлечимый туберкулез и верил в свои жизненные силы, поэтому, перемогая, стал ждать исцеления. Минуло две недели — и, о чудо, астма прошла! Я вздохнул с облегчением и вновь взялся за работу. В это время меня посетил бывший редактор журнала «Кайдзо» Харуо Мидзусима. До войны мы были с ним дружны. В конце сорок третьего года он внезапно пришел ко мне, с порога сказал: «Что бы ни случилось, я мечтаю дожить до наступления мира», — пожал мне руку и тотчас ушел, и с тех пор я ничего о нем не слышал.
…Я поспешно спустился со второго этажа. Он стоял в прихожей, улыбаясь. Мы оба некоторое время не находили слов, он прошел в гостиную и сел на дзабутон
[21]
, приговаривая:
— Хорошо, что мы оба дожили до мира, забудем же прошлые беды. Все собирался сказать при встрече, — продолжал он, — я решил выпускать журнал «Мировая культура».
— Замечательно! — Я был искренне рад за него.
Мидзусима рассказал, что в связи с изданием своего журнала он трижды организовывал дружеские встречи ученых и деятелей культуры, но сейчас встал вопрос о возрождении ПЕН-клуба, поэтому он занят организацией заседаний по возрождению ПЕН-клуба, которые пройдут у него в редакции и в ближайшем ресторане. Он пришел, чтобы пригласить меня участвовать.
Я был удивлен, что после окончания войны японские ученые и деятели культуры проявили такой интерес к ПЕН-клубу, и в то же время подумал, как был бы рад Тосон! В конце войны, когда многие члены клуба настаивали на его роспуске и под давлением военных роспуск становился неизбежным, Тосон, рискуя своей жизнью, продолжал отстаивать существование ПЕН-клуба, и теперь его воля и убежденность в своей правоте блестяще оправдываются. Интеллектуалы, которые ныне проявили такой интерес к ПЕН-клубу, вовсе не нуждались в том, чтобы созывать заседания для его возрождения, им достаточно было вступить в уже существующий ПЕН-клуб и участвовать в его деятельности. Так приблизительно я ему и сказал.
Но он возразил мне: довоенный ПЕН-клуб был в каком-то смысле клубом Тосона, многие литераторы в него не входили, а сейчас влиятельные люди в литературном истеблишменте наперебой хотят возродить ПЕН-клуб, поэтому, раз уж мы вступили в новую эпоху, необходимо возродить ПЕН-клуб и заново организовать его работу. Ради этого и созывают заседание. И было бы хорошо, если б я присутствовал и рассказал о воле и убеждениях Тосона, о его идеалах.
Таким образом, в указанный день я пришел в редакцию журнала «Мировая культура». Там собрались Суэкити Аоно
[22]
, Ёсиро Нагаё, Ясунари Кавабата, Ёсио Тоёсима
[23]
, Нобуюки Татэно
[24]
и за председателя — Масамунэ Хакутё. Поскольку там был Масамунэ Хакутё, я успокоился и ничего не говорил. По решению этого собрания в следующем, 1947 году в феврале открылся восстановительный съезд японского ПЕН-клуба, был принят новый устав, избраны председателем — Наоя Сига
[25]
, заместителем председателя — Ютака Тацуно
[26]
, первым секретарем — Ёсио Тоёсима. Харуо Мидзусима остался начальником канцелярии.
