Переступив порог, я аккуратно закрыла за собой дверь и огляделась. В свой первый визит на территорию Грэгори я была слишком напугана и взволнована, но теперь ничто не мешало мне детально изучить обстановку. И не только ее.
Наверное, заглядывать в чужой шкаф и перебирать рубашки было неправильно, еще менее правильно было совать свой нос на полочки в ванной, и уж совсем неверным — перебирать содержимое прикроватной тумбочки, но проснувшееся вдруг любопытство не оставляло выбора. Мне было интересно все — от пахнущего смесью пряностей мыла до забытой на подоконнике книги. Я чувствовала себя ребенком, устроившим тайную охоту на спрятанные от него конфеты. Может быть, виной тому был кусок фасвара, которым я подсвечивала заинтересовавшие меня предметы, может — необходимость прислушиваться к каждому шороху, чтобы не быть пойманной за не слишком благовидным занятием. А может — вновь проснувшийся азарт.
Успокаивая себя тем, что формально имею полное право находиться в спальне мужа, хотя ответный визит мне бы совершенно не понравился, я зачем-то заглянула под кровать и, поднимаясь, неловко задела тумбочку. Я бросилась ловить покачнувшуюся вазу, ударилась коленом об пол и локтем угодила в стену. Что-то щелкнуло, и часть стены размером с сервировочный поднос плавно сместилась в сторону.
На нижней полке открывшейся ниши, обитой сафиром, лежали какие-то потрепанные свитки, украшенный камнями старинный кинжал и золотой хронометр с разбитым стеклом. На средней — аккуратные стопки купюр и несколько обтянутых бархатом плоских коробочек. Но мое внимание привлекло содержимое верхнего яруса тайника, и первым в глаза бросился надорванный розовый конверт. В висках застучало, как будто пульс решил поддержать заигравшую в голове мелодию «Пам-пам, пам-пам…». Я мотнула головой, словно стряхивая наваждение, и осторожно, стараясь не задеть письмо, потянулась за резной рамкой, прислоненной к боковой стенке ниши.
С изображения, не превышавшего габаритами книгу, на меня смотрели двое: совсем еще молодой Грэгори и рыжеволосая черноглазая красавица. Я никогда прежде не видела портретов Эдиллии, но сразу поняла, что это она — первая жена моего мужа. Лицо покойной лэй Брэмвейл сохранилось лучше всего — ее глаза выглядели живыми и какими-то злобными, а полуулыбка, слегка кривившая пухлые губы, на миг показалась мне хищным оскалом. Остальная же поверхность картины была испещрена тоненькими прожилками трещин, как если бы ей было лет триста. И только правая рука Грэга, изображенная лежащей поверх плеча супруги, могла сравниться с ее личиком по сохранности — будто кто-то начал реставрировать изображение с середины.
С улицы долетел приглушенный хлопок. Я поспешно сунула портрет на место и застыла, заметив лежавший у дальней стенки черный локон, затейливо перевитый синей лентой, но рассмотреть последнюю находку уже не было времени. Поднявшись с пола, я попыталась закрыть нишу, но та, как назло, совершенно не желала прятаться. Я с досадой стукнула по стене кулаком, и, увидев, что обтянутая обоями панель плавно заскользила на свое место, подхватила сумку и бросилась к выходу. Двери, ведущие в спальню Грэгори и из нее в общую, скрипнули почти одновременно. Почти — всего один миг отделял меня от разоблачения.
Стрелой пролетев через парадные покои в свою комнату, я зашвырнула под кровать сумку, туда же отправила стянутую на ходу куртку и сброшенные с ног сапоги и юркнула в постель. Наткнувшись на свернутое валиком одеяло, чуть не заорала от неожиданности. Спешно раскрутив своего тряпичного двойника, натянула на себя и его, и покрывало под самый подбородок и замерла. Минута, две, три, пять… Ничего не происходило — разгневанный бесцеремонным вторжением муж не появился на пороге, по дому не забегали слуги в поисках неведомого вора, нарушившего неприкосновенность хозяйского жилища, — лишь тишина и темнота. И новый прилив любопытства.
Я полежала еще немного. Спать не хотелось, да и не стоило этого делать в одежде. Поднявшись, я осторожно подошла к двери и, стараясь не шуметь, закрыла на замок, после чего сняла ограничители с одного из ночников. Неяркое мерцание осколков в прозрачной настенной полусфере мягко осветило комнату. Я неспешно переоделась и шагнула к ванной с намерением умыться перед сном, как вдруг в голове всплыла одна подробность недавнего приключения — почти синхронный скрип дверей и глухой, едва слышный звук удара. А вслед за этой незначительной деталью пришло и осознание, что где-то там, в спальне супруга предательской уликой остался лежать фасваровый стержень.
Шестеренки щелкнули и выдали не слишком оригинальную идею. Оценив мысль как не лишенную смысла, я старательно растрепала волосы, словно успела активно пообщаться с подушкой, набросила поверх пижамы халат и, не озаботившись поиском домашних туфель, босиком отправилась с внеочередным визитом. Расчет был прост — если Грэгори в ванной, быстро нахожу свою потерю и убегаю, если Грэг уже спит, совершаю те же действия, если бодрствует и находится в комнате, жалуюсь на очередной кошмар, а если нашел улику, то к кошмару добавляю, что слышала подозрительный шум.
Однако все пошло не так, как мне представлялось. Своего верного помощника я увидела сразу, как только переступила порог, вот только поднять не успела — узкая дверь ванной распахнулась и в проеме нарисовалась темная из-за льющегося в спину света фигура, от макушки до самого пола опутанная тонкими мерцающими нитями. Я испуганно охнула, прижав ладонь к губам.
— Эльза?! — голосом мужа удивилась фигура и, заметно покачнувшись, шагнула вперед.
Не утруждая себя размышлениями, я бросилась к Грэгу, по пути весьма удачно пнув предательский кусок фасвара. Успела как раз вовремя — поднять с пола супруга у меня бы точно не получилось, а вот, подставив плечо, помочь добраться до кровати удалось.
— Что-то случилось? — устало спросил муж, опускаясь на подушки. Я присела с краю и легонько провела по рисунку подсвеченных сосудов на его плече. Подушечку пальца ощутимо закололо холодом. Ледяная ладонь обхватила мою руку, почти добравшуюся до лица Грэга. — Не надо! — покачал головой он. — Иди спать, утром поговорим.
Наверное, так и следовало поступить, вот только… Как бы я ни относилась к Грэгори, что бы о нем ни думала и в чем бы ни подозревала в тот момент, он заработал магическое истощение не просто так. Не демонстрируя бесполезные фокусы или создавая что-то для себя, а защищая город от тварей из разлома. И уж если вчера я невольно послужила кормушкой для посторонних, то помочь восстановиться собственному мужу сам Змей велел.
— Мне не трудно, — почему-то прошептала я в ответ и, высвободив пальцы, ладонями обхватила лицо Грэга. Руки тут же прошило ледяными иглами до самого верха, по телу прокатился озноб, голова закружилась, и я почувствовала, что падаю. Все падаю и падаю… а под спиной, принимая в свои объятия, качается облако, еще одно тяжелой пеленой опускается сверху, и ветер, коснувшись виска, шелестит в ухо:
— Спи, непослушная моя…
Было жарко, тесно, неудобно… плечо затекло и онемело, ноги придавило и что-то мешало повернуть голову. Открыв глаза, я уставилась на подушку, расшитую мелкими голубыми цветочками, и попыталась перевернуться. Это элементарное действие оказалось неожиданно сложным. С ног до головы, оставив на свободе лишь лицо и поднятую правую руку, меня тугим рулоном обвивало одеяло. Извиваясь, как гусеница, я с трудом приподнялась и окинула взглядом спальню. Чуть приоткрытые шторы пропускали скупую порцию солнечных лучей. На прикроватной тумбе возвышался графин с прозрачной зеленой жидкостью и бокал, возле которого ютился свернутый треугольничком лист бумаги с размашистой надписью «Эль», а на самой кровати, помимо свертка из меня и одеяла, громоздились подушки и покрывала — словно я не на постели лежала, а на складе товаров для спальни.
