Поэтому я продолжу обращаться к вам на этих страницах (пусть мысленно, через океан) и таким образом вести диалог с самим собой.
Полагаю, мне следует описать город Нью-Йорк. Милый Уотсон, он грязный, шумный и суматошный. А еще он стремится к небесам, и высотные здания здесь вырастают как грибы после дождя. Именно стремление ввысь особенно поражает меня в этой метрополии с населением почти три миллиона.
Создается также впечатление, что в этом городе бурлит деловая деятельность. Все тут новое, все развивается. Сначала кажется, что Нью-Йорку недостает истории. Но потом понимаешь, что его обитатели тащат собственную историю за собой, как улитка раковину, хотя и оставили позади Старый Свет.
Кажется, здесь чуть ли не каждый – иммигрант. И все пришлые, вместо того чтобы раствориться в огромном городе, приспосабливают его к себе. Нью-Йорку приходится склоняться перед их численным превосходством. Это какой-то странный способ строить города. Впрочем, за океаном все наоборот.
И тем не менее я питаю большие надежды, что Нью-Йорк породит новые разновидности преступлений. Подозреваю, что именно здесь мадам Адлер Нортон нанялась на службу в детективное агентство Пинкертона, открывшееся в Чикаго. Признаюсь, мне не терпится узнать побольше об этой достойной организации. Она создала в масштабе страны то, чем я занимаюсь на индивидуальной основе: частную сыскную сеть, которая работает независимо от полицейского аппарата, хотя иногда и сотрудничает с ним.
Удивительно, что женщин принимали в ряды сотрудников Пинкертона очень давно, хотя, насколько я понимаю, их там было не так уж много. И в конце концов, одной из них стала мисс Ирен Адлер.
Я совершил паломничество в Германию с целью повидаться с бароном фон Крафт-Эбингом. Восхищение его каталогом преступников того типа, который он называет «убийцами на почве похоти», как ни странно, обратили мои мысли к указанной леди.
Вы знаете, что, по моему мнению, она стоит особняком среди представительниц своего пола. Ваше предположение, будто я влюблен, ошибочно: я лишь констатирую факт исключительности этой женщины. Вот последнее из ее достижений: прошлой весной она завербовала к себе на службу Нелли Блай. Поразительно! Мне самому едва удалось справиться с неустрашимой журналисткой, чтобы она не ходила за мной хвостом в Уайтчепеле и не мешала ловить Джека-потрошителя.
Мадам Ирен в самый страшный момент своей жизни удалось обуздать мисс Блай, подчинить своим целям и в придачу заставить молчать об эффектном окончании этого дела! Процитирую короля Богемии: «Какая женщина!»
Это не означает никакого личного интереса, заверяю я всех Уотсонов, в руки которых могут попасть мои личные записи. Скорее, это свидетельствует о том, что я собираюсь стать новым Крафт-Эбингом и исследовать психологические типы, как возвышенные, так и низменные. Когда я раскрываю преступления, самая большая награда для меня – столкнуться с острым умом и выдающейся личностью. Я слабо разбираюсь в женщинах и потому пришел к выводу, что мне нужно заняться изучением этого предмета.
Знаю, Уотсон, вы по-прежнему искренне верите, что эта леди мертва. И скорбите о том, что мне не суждено влюбиться в ее интеллект (не говоря уже о прочих чарах). Впрочем, вы лучше меня способны их оценить. Мне придется держать вас в заблуждении, пока не придет время. Насколько я осведомлен, вы хотите изложить ее историю на бумаге, и конец рассказа будет очень драматичен: поезд, в котором она ехала вместе с мужем, рухнет в пропасть в Альпах. Полагаю, что авторы того сорта, каким вы стремитесь стать, питают слабость к падению в пропасть в конце рассказа.
Вы вечный романтик, Уотсон! Несомненно, художественный вымысел – ваша стихия, тогда как моя – факты. И я узнаю все факты, касающиеся прошлого мадам Ирен, прежде чем покину этот континент.
Глава девятнадцатая
Величие смерти
Доктор Фергюсон – патологоанатом, действующий как молния. Это ученый двойник Джека-потрошителя.
«Нью-Йорк уорлд» (1889)
На следующее утро Ирен сдалась и послала записку Нелли Блай по адресу, который та нам дала.
К моему великому удовлетворению, она адресовала послание «Мисс Элизабет Дж. Кокрейн».
– Нам действительно необходимо прибегнуть к помощи Пинк? – спросила я, после того как посыльный отбыл, опустив в карман пригоршню десятицентовиков.
– Да. Здесь она нас опередила – надеюсь, ненадолго. Теперь я знаю достаточно и могу блефовать, чтобы заставить ее открыть все, что она знает.
– «Блефовать»? Что ты имеешь в виду?
– Обманывать, притворяясь, будто знаешь больше, чем на самом деле.
– А если Пинк уже блефует, делая свои туманные намеки?
– Ты совершенно права. Все мы играем в жмурки.
Против воли у меня расцвела мечтательная улыбка:
– Когда-то я тоже играла в жмурки с моими питомцами… а однажды и с Квентином.
– С Квентином? В самом деле?
Я не собиралась упоминать тот давний и довольно нелепый эпизод, просто слова Ирен об игре вызвали его в памяти. Сейчас Квентин участвует в Большой Игре – соревновании великих держав на крутых склонах Востока. Куда же он отправился после Трансильвании? Куда исчез после нашего неудачного воссоединения, когда я все испортила? Дажа задавая себе эти вопросы, я боялась ответов. Встретимся ли мы когда-нибудь? Быть может, нет. И все по моей вине.
– Квентин, – тихо повторила Ирен. В ее янтарно-карих глазах читалось сочувствие.
Но подруга больше ничего не сказала, и я была ей благодарна.
Наша гостья (или мучительница) постучалась в дверь ближе к вечеру.
В комнате было полно дыма, так как Ирен курила и расхаживала, расхаживала и курила почти весь день.
Вероятно, мысли обо всех удивительных людях, которых мы встретили, и об услышанных историях проносились у нее в уме, как тучи в бурю.
Ирен готовилась к следующему этапу битвы с Пинк, чтобы добыть доказательства существования своей так называемой матери.
Я попыталась вообразить собственные чувства, если бы мне представили какую-нибудь женщину как мою мать, которую я всегда считала умершей.
Но мои реакции отличаются от того, как ведет себя Ирен.
Примадонна впустила Пинк, которая была в элегантном платье и широкополой шляпе из бархата цвета гелиотропа с отделкой из розовой тафты.
Я с раздражением заметила, что дерзкая девица переняла мою парижскую привычку носить бумаги в большой папке, которыми пользуются художники. Оказывается, я так же нетерпима к подражателям, как Ирен. А еще я легко раздражаюсь и падка на лесть – точь-в-точь, как моя подруга.
– Дамы. – Пинк приветствовала нас коротко, по-деловому. Вот эту привычку она уж точно приобрела в своем родном городе.
Мы кивнули гостье.
