Шума и ругани, царивших в салуне форта Аткинсон, Джон Фицджеральд не слышал – он не сводил глаз с карт, одну за другой поднимая их с заляпанного сукна на карточном столе. Туз (может, наконец, повезет?), пятерка, семерка, четверка… Туз! Отлично! Фицджеральд оглядел стол. Вкрадчивый лейтенант с горой монет бросил на стол три карты и заявил:
– Беру три и ставлю пять долларов.
Маркитант сбросил карты.
– Пас.
Крепкий лодочник кинул одну карту и подвинул пять долларов к середине стола.
Фицджеральд бросил три карты, не переставая в уме подсчитывать шансы. Лодочник – дурак, набирает стрит или флеш. У лейтенанта наверняка пара, но тузов она не побьет.
– Твои пять и пять сверху, – объявил Джон.
– Мои пять и пять сверху – с каких шишей? – спросил лейтенант.
Фицджеральду бросилась кровь в лицо, в виске знакомо застучало. Сотню долларов он уже проиграл – все деньги, какие выручил у маркитанта за бобровые шкуры.
– Ладно, старик, – повернулся он к маркитанту. – Забирай вторую половину того мешка бобров. Цена та же, пять долларов за шкуру.
В торговле маркитант соображал гораздо лучше, чем в покере.
– Цены к вечеру упали, даю три доллара за шкуру.
– Сволочь! – зашипел Фицджеральд.
– Зови как хочешь, – отозвался тот. – А дороже не дам.
Фицджеральд вновь глянул на важничающего лейтенанта и кивнул. Маркитант отсчитал шестьдесят долларов, вытаскивая монеты из кожаного кошеля и ставя стопками перед Джоном. Тот подвинул десять долларов к центру стола.
Раздающий бросил карту лодочнику, по три Фицджеральду и лейтенанту. Фицджеральд взял свои. Семерка, валет… Тройка. Черт побери. С трудом изображая невозмутимость, он вскинул глаза – лейтенант не сводил с него глаз, в углу губ пряталась улыбка.
Ах ты сукин сын…
Фицджеральд двинул на кон все деньги.
– Плюс пятьдесят долларов.
Лодочник присвистнул и бросил карты на стол.
Лейтенант оглядел деньги на кону и перевел взгляд на Фицджеральда.
– Сумма немалая, мистер… как вы сказали? Фицпатрик?
Джон едва сдержался.
– Фицджеральд.
– Ах да, Фицджеральд.
Джон смерил его взглядом. Он не сомневался, что сейчас-то лейтенант и сдастся – нервы не выдержат…
Лейтенант, держа карты одной рукой, побарабанил по столу пальцами другой. Сжал губы, отчего усы обвисли еще ниже. Фицджеральда все бесило – включая взгляд соперника.
– Уравниваю, – объявил лейтенант.
Сердце Фицджеральда ухнуло куда-то в пятки, он стиснул зубы и перевернул оба туза. Лейтенант вздохнул.
– Пара тузов. Что ж, тузы побили бы мою пару, – он швырнул на сукно две тройки, – кабы у меня не нашлось еще одной.
И лейтенант кинул на стол еще тройку.
– Полагаю, ваша игра на сегодня закончена, мистер Фиц-как-вас-там. Разве что добрый маркитант пожелает купить вашу лодчонку.
Лейтенант потянулся за деньгами на кону – и Фицджеральд, выдернув из-за пояса нож, всадил его в руку лейтенанту и пригвоздил ладонь к столу. Схватив бутылку из-под виски, он разбил ее о голову незадачливого лейтенанта и уже нацелился перерезать ему горло осколком – однако двое солдат, схватив Джона сзади, скрутили его и бросили на пол.
Ночь Фицджеральд провел на гауптвахте. Наутро его, закованного в наручники, поставили перед майором, который сидел в полковой столовой, задекорированной под судебный зал.
Майор долго и цветисто разводил выспренние тирады, которых Фицджеральд не понимал, потом полчаса допрашивал пострадавшего – лейтенанта в окровавленной повязке. Затем допросили маркитанта, лодочника и трех свидетелей из бара. Фицджеральд, который и не думал отрицать, что ударил ножом лейтенанта, находил всю процедуру забавной.
Через час майор вызвал Фицджеральда.
– Трибунал находит вас виновным, – объявил майор. – Вам позволено выбрать: пять лет тюрьмы или три года службы в регулярной армии США.
В тот год из форта Аткинсон дезертировала четверть солдат, и майор пользовался любой возможностью пополнить войско.
Для Фицджеральда выбор был прост. Гауптвахту он уже видел, рано или поздно он мог бы сбежать. Однако армейская служба давала куда больше возможностей.
В тот же день Джон Фицджеральд, воздев правую руку, принял присягу в качестве рядового шестого полка армии США. Форт Аткинсон становился его домом до тех пор, пока Фицджеральд не найдет способа дезертировать.
* * *
Привязывая тюк на спину коню, Хью Гласс вдруг заметил Джима Бриджера. После первой встречи парень старательно избегал Гласса, однако сейчас шел прямо к нему через двор. Гласс, оставив тюк в покое, смотрел на твердую походку и решительное лицо парня.
Подойдя к Глассу, тот остановился.
– Хочу, чтобы ты знал. Я виноват, я прошу у тебя прощения. – Парень помедлил и потом добавил: – Я просто хотел тебе сказать, пока ты не уехал.
Гласс не сразу нашелся с ответом. После той стычки с Бриджером он пытался угадать, подойдет к нему парень или нет, и даже репетировал какие-то речи. Однако сейчас, глядя на Джима сверху вниз, он вдруг забыл приготовленные слова. Из души выветрилось все, кроме странной смеси жалости и уважения.
– Не иди ни у кого на поводу, Бриджер, – просто сказал он и отвернулся к коню.
Через час Хью Гласс с тремя спутниками уже ехал из форта в сторону реки Паудер и дальше к Платте.
Глава 23
6 марта 1824 года
Закатные отблески, еще озарявшие вершины гор, таяли на глазах, дневной свет сменялся ночной тьмой. Заходящее солнце уносило с собой дневные звуки и краски: утих шум ветра, на равнине воцарилось безмолвие, яркие четкие цвета сменились размытыми лилово-синими тенями.
Бескрайнее, раскинувшееся до самого горизонта пространство навевало мысли о вечности и божественном промысле: Гласс, глядя на безбрежные западные равнины, чуть ли не физически ощущал присутствие Бога – чего-то неизмеримо великого, неподвластного человеческому пониманию.
Темнота сгущалась, на небе появились звезды – вначале тусклые, затем все более ясные, как маяки. Ориентироваться по звездам его учил в юности старый капитан-голландец, любивший повторять: «когда знаешь звезды, компас не нужен». Хью отыскал Большую Медведицу, провел линию до Полярной звезды, затем повернулся к восточному горизонту в поисках Ориона – охотника с карающим мечом.
Тишину нарушил голос Реда.
– Хряк, тебе в караул во вторую очередь!
Хряк, вряд ли нуждающийся в напоминаниях, натянул одеяло на голову и закрыл глаза.
