– The young man acted unbecoming manner, – попытался объяснить он. – You Chauhan it?
[17]
– Yes, I have the honour to serve Remizov family has been three years. And if Her Siyatelstvo, Countess, learns, as you did, it will send you to Siberia, despite rank and military uniform.
[18]
Майор сник. Зато молодой граф Ремизов чувствовал себя превосходно, гадко ухмыляясь в адрес приниженного майора.
– You need to apologize to His Siyatelstvom
[19]
, – продолжил англичанин, умышленно не желая переходить на русский язык.
Сергей Львович округлил глаза.
– Я!? Извиняться перед этим наглецом!!! – возопил он.
Гувернер прекрасно понял сию фразу и закивал. Проводник, подоспевший на шум, и наблюдавший за данной сценой, взмолился:
– Ваше благородие, извинитесь, да дело с концом. Не иначе – суд за рукоприкладство. Какой позор для вас, как человека благородного и военного!
Доводы, приведенные проводником, показались майору весьма убедительными. И он решил: «А, черт с ним! Жизнь этого наглеца еще научит. Хотя такого вряд ли…»
– Приношу вам свои извинения, сударь, – Сергей Львович обратился к наглому юнцу.
Тот поморщился и ответил, куражась:
– Хорошо, принимаю, но только из уважения к вашим летам и мундиру, – и обратился к гувернеру по-русски: – Мистер Треверс, я не желаю находиться в одном купе с этим человеком. Пришлите к нему Анфису, я же поеду с вами.
Тот в свою очередь ответил на отличном русском, несколько гнусавя, с легким акцентом:
– Как угодно Вашему Сиятельству…
Остаток пути Сергей Львович проделал в обществе Анфисы, весьма неразговорчивой особы.
* * *
Сергей Львович нанял коляску на полустанке.
– Голубчик, – обратился он к кучеру. – А знаешь ли ты, где здесь имение Митрофаново?
– Отчего ж не знать, Ваше Благородие! Версты три не более… В миг докачу!
– Благодарю тебя, голубчик!
Неожиданно майор услышал знакомый голос:
– Не хочу! Не буду! Вот расскажу все маменьке! Она вас всех велит сечь розгами!
Сергей Львович обернулся и обомлел: Его Сиятельство, он же молодой наглец, усаживался в отличную коляску с кожаным верхом. У майора потемнело в глазах.
– Едем быстрей! – велел он кучеру.
Тот хлестнул лошадей, и они помчались по пыльной дороге в направлении Митрофаново.
* * *
Полина Васильевна пробудилась в охотничьем доме, сладко потянулась и зевнула.
– Серж! – пошарила она рукой по пустой подушке. – Серж, где же ты? – недоумевала она. – Куда ты пропал? Ты внизу в гостиной?
Увы, но ответа не последовало. Обнаженная Полина вскочила с кровати, накинула пеньюар и стремглав спустилась по лестнице в гостиную.
– Серж! – она огляделась.
Затем отворила дверь и бегом бросилась в конюшню: там стояла только одна лошадь.
– Не может быть! Какой ужас! Он бежал, как последний мальчишка! Но почему? – не могла понять Полина.
Она припомнила прошлый вечер и ночь, проведенную в объятиях майора: о, да, она была слишком откровенна в своих желаниях! – но в Петербурге мужчины не бросали ее вот так одну после бурной ночи!
Полина прильнула к лошади и разрыдалась. Животное сочувственно фыркало, словно хотело сказать: не печалься, ни он – первый, ни он – последний.
Но Полина хотела именно его – Сергея Львовича Завьялова! И ни никого более.
* * *
Аглая Дмитриевна пила чай с домашней выпечкой и раскладывала карты: гадала на племянника.
– Так, что на сердце у него? – женщина сняла карту. – Казенный дом… Хм… Не тюрьма ли? По горячности своей не натворил ди чего? Под сердцем таит… – она вытащила карту из-под червонного короля, то есть Сергея Львовича, – даму, причем трефовую. А дама треф, как известно, женщина роковая. Ох, матерь Божья! Чего он там делает только в этом Митрофаново?!
Аглая Дмитриевна, как женщина пожилая, а ей уже минуло шестьдесят пять лет, верила в карты и предсказания судьбы. Вот и сейчас она была весьма обеспокоена. В сердцах она бросила даму треф на стол и перемешала разложенные сложным образом карты.
Вошел лакей:
– Барыня, к вам Полина Васильевна Вересова пожаловала. Велите пригласить.
Аглая Дмитриевна ощутила некоторый холодок в груди: уж оказии б не вышло, но, пересилив себя, велела:
– Зови, коли пожаловала. Чай не выгонишь благородную даму.
Полина буквально влетела в гостиную, словно разъяренная фурия.
– Доброго здоровья, Аглая Дмитриевна! – выпалила она, задыхаясь от волнения и от обиды.
– И вам, Полина Васильевна. Присаживайтесь, отведайте со мной чайку.
Полина замешкалась, но все же села за стол.
– Настасья! – хозяйка позвала горничную. – Налей чаю гостье.
Полина для приличия пригубила из чашки. Аглая Дмитриевна заметила, что руки у той трясутся – волнуется.
Неожиданно Полина расплакалась.
– Что мне делать, Аглая Дмитриевна? – вопрошала она, всхлипывая и вытирая глаза батистовым платочком.
– Беда, какая у тебя приключилась? – поинтересовалась хозяйка, не подавая вида, что догадывается о цели ее визита.
– Ой, беда! Сергей Львович… он… – Полина так и не смогла вымолвить, что племянник гостеприимной хозяйки от нее попросту сбежал, бросив в лесу, в охотничьем домике, и снова разразилась рыданиями.
– Попейте чайку, Полина Васильевна, полегчает…
«Разъяренная фурия» взглянула на хозяйку.
– Где он? Я хочу с ним поговорить!
– Это невозможно.
– Отчего же? Имею я право знать: на каком основании мужчина так бесчестно поступил со мной?
– Конечно, конечно… – примирительно согласилась Аглая Дмитриевна, понимая, что настоящие слезы еще впереди и настроилась на самое худшее, проклиная свою затею со сватовством. Жила она доселе и горя не знала: теперь расхлебывай!
Она подошла к горке, в которой хранилась посуда, приоткрыла стеклянную дверцу и вынула лист бумаги, свернутый пополам.
– Вот, Полина Васильевна. Это послание для вас оставил мой племянник. Прочтите.
