На следующий день Одиссей был всё ещё слишком слаб, чтобы ехать верхом. Его уложили на носилки, которые отрядные умельцы под руководством подполковника изготовили из длинных жердей и ветвей, закрепив их поясами и ремнями от винтовок. Несколько красноармейцев и верный Георгий, регулярно меняясь, понесли пострадавшего начальника на руках. Из-за этого продвижение отряда сильно замедлилось.
Только через двое суток Одиссею стало настолько лучше, что он снова смог забраться в седло. Правда его всё ещё временами тошнило, угнетала телесная слабость. Но он хотя бы перестал быть обузой для всех.
Личность напавшего на него человека оставалась тайной. Одно было ясно: скорее всего это сделал кто-то из своих. Но кто конкретно? Теперь узнать это было крайне затруднительно. Как рассказал Георгий, после ухода Одиссея на озеро отужинавшие члены штаба разбрелись в разные концы лагеря: Кира в одиночестве пошла искать укромное место на берегу, чтобы искупаться; её супруг собрался было сыграть в походные шахматы с Кенингсоном, но археолог почему-то не явился в палатку к Каракозову, как меж ними было условлено. Впоследствии Адольф Карлович объяснял, что его заинтересовали какие-то камни, выглядывающие из земли по соседству с лагерем, которые он ошибочно принял за остатки древнего погоста.
Одним словом у всех вдруг нашлись какие-то срочные дела. И никто не мог поручиться за другого, ибо каждый в момент нападения находился вне поля зрения соратников. Пожалуй, только Ягелло в этой ситуации мог считаться вне подозрения. Впрочем… и ему ничего не могло помешать, простившись с Луковым, незаметно вернуться, чтобы подкравшись сзади садануть начальника булыжником по затылку.
Одиссей терялся в догадках. Кира, зная, что волнует нового знакомого, попыталась его успокоить:
– Не думаю, что вас собирались убить. Скорее только оглушить, либо преподать какой-то урок – удар был скользящим.
«Конечно же, урок! – мысленно согласился Одиссей. – Джокера не могло не раздосадовать, что послушная марионетка посмела взбрыкнуть против воли кукловода, и вместо того, чтобы вести экспедицию в расставленную для неё ловушку в Ош, поступила по-своему». Даже несмотря на полученное сотрясение мозга, было приятно осознавать, что в этом эпизоде он переиграл сильного врага. Но станет ли Джокер ограничиваться предупреждением в случае новой самодеятельности марионетки?
* * *
Стало трудно засыпать по ночам. Тупая боль в затылке мешала этому. Вот и теперь промучившись несколько часов, он выпил крепкого чая и раскрыл блокнот на странице с выписками, которые он сделал после визита к старому хранителю ташкентской библиотеки.
– «Джокер самая таинственная карта и одновременно самая могущественная, ибо может сыграть за любую карту в колоде, кроме валета» – стал читать Одиссей.
Молодой человек закрыл глаза, мысленно представляя себе каждого из своего окружения. «Под чьей же личиной может скрываться этот Джокер: флегматичного доктора, почтенного археолога, бывшего офицера, сурового чекиста или занозистого комиссар? И кто из них может сойти за вальта? Ведь по одной традиции валет это слуга или лакей, по другой благородный рыцарь-аристократ, а по третьей могущественный слуга сатаны? Так что не исключено, что в нашей колоде может оказаться не одна, а сразу две секретные карты».
Это была странная забава, что-то вроде детской игры в сыщика и вора, когда по наитию требуется определить, кто есть кто. Тем не менее, что-то в этом было, и потому Одиссей продолжил читать дальше:
– «Джокер – придворный шут, влезающий на трон в отсутствии хозяина и его свиты. И в тоже время он символизирует одновременно короля, королеву и всех их герцогов и баронов вместе взятых. В картах Джокер не имеет веса, то есть это нулевая карта по очкам. Это напоминает шута при короле. Шуту прощают всё, его долго не воспринимают всерьёз, ведь с виду он дурачок, пустышка – что с него возмёшь! Но в действительно коварный шут может изменить судьбу мира».
«А вот это похоже про Гранита Лаптева. Он если и дурак, то лишь по званию. По изворотливости ума он даст фору любому записному умнику. Своими коварными происками комиссар давно доказал, что не успокоиться пока не займёт моё место. И никто не знает, насколько далеко простираются амбиции этого с виду простоватого пустозвона».
Возле палатки деликатно кашлянули. Одиссей захлопнул блокнот и сунул его под подушку. В палатку заглянуло носатое лицо Ягелло.
– Можно?
– А, Янус Петрович, заходите!
Глядя на подполковника, Одиссей отметил про себя, что если бы можно было лишь только по физиономическим признакам назначить кого-то на роль вражеского шпиона, то он бы без колебаний выбрал этого человека. Его лицо в сочетании с тихим вкрадчивым голосом подошло бы идеально на роль негодяя. Вдобавок ко всему как будто непроизвольная гримаса презрения временами кривила губы офицера. И, наконец, масонский перстень на его мизинце довершал образ двуличника.
– Я невольно услышал, как вы разговариваете сами с собой… – признался Ягелло и снова поморщился. Одиссей смутился: «Неужели я ему настолько неприятен, что он даже не может скрыть свои чувства?».
Но тут бывший офицер погранстражи пояснил, что после ранения носит в своём лёгком кусок металла.
– Проклятая железка может напомнить о себе в самый неожиданный момент. Порой так прихватит, что хоть волком вой. Только спиртом и спасаюсь. Выпьешь, и на несколько дней боль вроде как отступает. Только спирт приходится предварительно подогревать, иначе железяка ещё шибче начинает шевелиться.
Одиссей предложил сходить к Кире, которая добровольно возложила на себя помимо обязанностей проводника ещё и обязанности врача экспедиции.
– Успеется, – снова поморщившись, подполковник тем не менее жестом остановил уже поднявшегося было с походной кровати Лукова. – Я собственно пришёл предупредить вас насчёт одного человека.
Заметив в глазах молодого начальника искорки заинтересованности, Ягелло заговорил более оживлённо:
– Мануйлов не тот, за кого себя выдаёт. Вы заметили, что он заикается? Особенно это проявляется, когда он сильно взволнован. А ещё он вдруг начинает ожесточённо чесать собственную грудь, словно пытается через гимнастёрку разодрать ногтями на себе кожу. Наверняка вы тоже обратили на это внимание? Это у него экзема – нервное заболевание. Врачи говорят, что оно не поддаётся лечению.
– Но вы сказали, он выдаёт себя за другого? – напомнил Луков.
– Да. Когда вчера я слушал его у костра, то случайно вспомнил ориентировку на беглого каторжника, которую в 1912 году прислали нам в бригаду из штаба округа. Её рассылали по всем границам империи. Я и перед этим чувствовал, что он мне кого-то напоминает, а тут вдруг вспомнил. Его настоящие имя и фамилия Мусса Тагаев. Его отец был крупным Бакинским нефтепромышленником, а также владельцем шикарных магазинов и банков.
– Вы в этом уверены?
– На девяносто процентов! Так бывает: из нескольких мелочей вдруг складывается озарение. И согласитесь, что приметы, о которых я упомянул, очень заметные, чтобы ошибиться. Я признаться, удивлён, как этого «сына городского золотаря», за которого он себя выдаёт, до сих пор не разоблачил кто-то другой. Ведь многие местные большевики тоже из Баку.
