* * *
На второй день пребывания на посту Одиссей и Ягелло сидели вдвоём в бывшем кабинете начальника заставы и обсуждали дальнейшие планы экспедиции. Внезапно Ягелло сделал Одиссею предупреждающий знак и резко поменял тему разговора.
– Это ваше московское начальство ловко придумало – ввести в заблуждение вражескую разведку – ни с того, ни с сего вдруг сказал подполковник. – Пусть шпионы думают, что мы стремимся вглубь сопредельного Афганистана и расставляют на нашем пути ловушки. А мы встретимся с пуштунскими вождями прямо здесь.
Одиссей вытаращил глаза на собеседника, не понимая, что за чепуху тот мелет.
Подполковник подмигнул Лукову, указал взглядом на приоткрытую дверь, откинулся на спинку стула и, глядя на Одиссея повеселевшими глазами, осведомился:
– Когда вы говорите, прибудут первые пуштуны?
Тут Луков сообразил, что подполковник разыгрывает весь этот спектакль, будучи уверенным, что их подслушивают. Одиссей принял правила игры и задумчиво протянул:
– Да уж не знаю… Путь то неблизкий… И всё же полагаю, что послезавтра все соберутся. Но первых гостей можно ждать уже завтра к вечеру.
Ягелло задал ему ещё несколько вопросов о готовящейся встрече…
Когда они вышли на улицу, о казались там, где их не могут подслушать, подполковник возбуждённо объявил:
– Противник сам идёт к нам в капкан!
– Вы уверены, что за дверью кто-то был?
Ягелло покачал головой и развёл руками, как делают люди, когда им все настолько очевидно, что уже и говорить не о чём.
– Считайте, что у нас с вами сложился пасьянс! Ваш Джокер почти у нас в кармане. Не знаю, что ему нужно в вашей экспедиции, но такая информация, которую мы ему бросили в качестве наживки, заинтересует любого шпиона. И у него есть только одна возможность предупредить своих, – это воспользоваться искровым телеграфом. А не сообщить он не может, иначе с него спросят очень сурово, почему он не предотвратил сговор большевистских эмиссаров с пуштунами. Так что будем предстоящей ночью ловить вашего шута.
Глава 77
Вечером члены штаба экспедиции собрались в бывшем офицерском собрании. Комиссар Лаптев рвал звонкие струны взятой «на прокат» у чехов гитары, и заунывные звуки плыли по комнате. Нарочито вульгарным голосом с надрывом Гранит исполнял странный романс, причём почему-то от лица женщины:
Не смотрите вы так сквозь прищур ваших глаз
Джентльмены, бароны и леди…
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От бокала французского бренди.
И дальше следовал припев:
Ведь я – институтка, я дочь камергера,
Я – черная моль, я летучая мышь!
Вино энд мужчины – вот моя атмосфера,
Приют эмигрантов, свободный Париж!
Между тем Ягелло и Одиссей тайно условились с Якубом Гораком, что чех будет всю эту ночь находится при телеграфе, чтобы не допустить тайной радиопередачи. За это ему и его товарищам было обещано место в экспедиции и возможность по возвращении группы в Москву выехать домой с помощью Коминтерна.
Одиссей понимал, что враг скорей всего находится в этой комнате. Он вглядывался в каждое лицо. Но никто не вызвал у Лукова подозрений. Разве что Артур как будто нервничал.
Помимо своих здесь присутствовали трое чехов. Правда теоретически Джокером мог оказаться и кто-то из солдат.
Вскоре Ягелло покинул компанию, сказав, что должен проверить посты. На самом деле по плану подполковник должен был контролировать казарму. Одиссей остался один наблюдать за своим ближайшим окружением. А Лаптев продолжал рвать струны и собственные нервы:
Мой отец в Октябре убежать не успел,
Но для белых он сделал немало;
И однажды холодное слово «расстрел» —
Прозвучал приговор трибунала.
И вот я – институтка, я дочь камергера,
Я – черная моль, я летучая мышь!
Вино энд мужчины – вот моя атмосфера,
Приют эмигрантов, свободный Париж!
Кенингсон играл в шахматы с Артуром. Георгий наблюдал их партию. Кира нашла среди нескольких чудом уцелевших томов местной библиотеки какой-то толстый роман в потёртом переплёте и погрузилась в него. Насыров дремал. Как будто ничего не происходило. И Одиссей решил выйти из прокуренного помещения на свежий воздух. В сумерках окружающие горы выглядели особенно мрачными. Луков вглядывался в их темные очертания, и ему казалось, что на этих склонах всё безжизненно и мертво. Одиссей даже пожалел бедных чехов, которых их занесло из их уютной Европы, где всё выглядит игрушечным, в этот дикий исполинский край.
Одиссей уже знал от чехов, как уныло и однообразно тянулось для них время в этой тюрьме, стенами которой служили эти неприступные горы. Особенно тяжела была первая зимовка. Сама здешняя природа как бы подчеркивает невозможность нормальной жизни в этом мертвом царстве. Ни деревца, всюду камень, галька, песок и непрекращающийся, воющий сутки напролёт ветер. Только один некрасивый колючий кустарник может спорить с суровой здешней природой, давая человеку хорошее топливо и поддерживая зачем-то его тусклую жизнь.
Правда первые два года почта, хотя и редко, но ещё приходила, и все с жадностью хватались за письма и газеты, читая в них новости, совершившиеся полгода назад. Но в начале октября обычно выпадал глубокий снег, закрывая перевалы. Изолированность от мира, тяжелейшие условия жизни привели к тому, что немногие из невольных памирских затворников пережили эти несколько лет. Люди теряли в весе; у них начиналась цинга, анемия. Изнуряли и резкие суточные колебания температуры. Все заработали здесь хронические болезни. Некоторые дошли до умопомешательства. Кто-то тихо угас от затяжной апатии. Другие, напротив, пытались бурно протестовать против своей участи, либо кончали с собой. Четверо ушёл в горы, и там сгинули…
Далеко в горах что-то прошумело. Будто вздохнул великан. Одиссей поёжился. Ожидание развязки сегодняшней охоты томило его. Больше всего угнетала затянувшаяся неопределённость. Скорей бы уж что-то произошло! За спиной скрипнула дверь. Одиссей обернулся. Это был Кенингсон. Археолог чем-то был возбуждён.
– Мы с вами тут скучаем, а не ведаем того, что под боком у нас лежит клад!
– О чём вы?
Археолог шутливо напомнил:
– Мы ведь с вами на шёлковом пути, коллега! Проезжая по этим местам, купцы нередко, убоявшись разбойников, делали тайники. Только для нас с вами, как для учёных, есть кое-что ценнее золота.
Адольф Карлович стал взволнованно рассказывать, как совершенно случайно узнал от одного из чехов о хранящемся по соседству научном архиве и оборудовании.
– Вы представляете, коллега, он назвал это сокровище «хламом»!
