Одиссей не знал, как к меморандуму турка отнеслись Чичерин, Ленин, Троцкий и другие члены большевистского руководства, но ему этот деятельный организатор «восточного фронта» мировой революции казался чересчур самонадеянным и хитрым. Методы коварной восточной дипломатии он сочетал с крайним авантюризмом.
– Война с Англией?! – пренебрежительно задавался вопросом турок, отправляя себе в рот крохотный бутербродик. – Я боюсь её не больше, чем съесть эту тартинку с маслом! Англичане в общем хорошие солдаты, но их в Индии жалкая горстка, тогда как братьев-мусульман, как песчинок в пустыне! Выпьем же за успех нашего оружия в предстоящей священной войне!
От частого питья у Одиссея задурманилась голова. С какого-то момента он перестал следить за тем, что происходит за столом, Одиссей сидел, подперев голову рукой, мысли его витали где-то далеко.
К происходящему Лукова вернул внезапно возникший по соседству переполох. Вернувшись из полузабытья, Одиссей неожиданно обнаружил хозяина стола лежащим на полу. Рядом с ним лежал перевёрнутый стул. Вокруг турка суетились его приближённые. Вначале Одиссей решил, что турок просто перепил. Но тут один из офицеров аккуратно вытащил из руки Джедмаля бокал и понюхал оставшуюся в нём жидкость. Этот офицер что-то сказал другому, после чего они быстро вышли из шатра.
Джедмаля аккуратно перенесли на походную кровать, сняли с него френч. Послали за русским доктором. Оказалось, что Киры в шатре нет. Когда её привели, прежде чем заняться турком, она подошла к Одиссею и чрезвычайно взволнованно сообщила:
– Там офицеры из свиты Джедмаля-Паши избивают за что-то Адольфа Карловича. Вы обязаны вмешаться, иначе они его убьют!
Одиссей бросился вон из шатра, и практически сразу увидел отвратительную картину: несколько крепких молодых людей молотили сапогами извивающегося на земле археолога. Кенигсон по-старушечьи причитал и пытаясь прикрыться руками от сыплющихся на него со всех сторон тяжёлых ударов.
Понаблюдать за зрелищем тут же собралась толпа басмачей. Один из офицеров-турков загородил Лукову дорогу.
– Этот человек сам признался, что отравил почтенного Джедмаль-пашу.
– Я требую немедленно остановить позорный самосуд! Вы же офицер! Существуют же нормы закона! Дайте мне возможность переговорить с моим коллегой.
Пока происходило объяснение между Одиссеем и турецким офицером избиение вдруг прекратилось само собой. Раскрасневшиеся запыхавшиеся молодчики отошли от застывшего в неподвижной позе на земле тела. К Кенингсону сразу подбежала Кира.
– У него не выдержало сердце! – изменившимся голосом хрипло произнесла Кира.
Вместе они пытались вернуть археолога к жизни, но всё оказалось тщетно. Поняв, что несчастный скончался, Кира бесстрашно стала обвинять вооружённых турков в зверском убийстве старика. Но те объяснили, что лысый русский сам их спровоцировал:
– Мы подошли и спросили: по какой причине он ушёл из шатра незадолго до того, как нашему уважаемому Джедмаль-паше сделалось плохо. А он стал вести себя, словно нервная женщина, – вырываться и кричать: почему мы цепляемся к нему, ведь наш хозяин мог умереть и просто подавившись маслиной! Его поведение лишь усилило наше подозрение, и тогда мы решили осмотреть его карманы. Мы обнаружили у него пустой пузырёк без этикетки с резким запахом и письмо с лондонским штемпелем. Скорее всего, он просто не успел избавиться от пузырька. Под грузом улик ему пришлось сознаться в содеянном.
– Что он вам сказал? – недоверчиво осведомился Одиссей.
– Когда мы показали ему пузырёк, и сказали, что бесполезно запираться и пусть лучше сознается, что это он дал яд уважаемому Джедмаль-паше, он странно усмехнулся и сказал, что он дал ему не яд, а противоядие… от жизни. И что теперь наш господин, якобы, пребывает в блаженстве.
Нам показалось, что он издевается над нами и памятью достопочтенного господина, и мы решили его проучить…
Турки также захотели обыскать личные вещи Кенингсона. Они обнаружили в них портативную ракетницу с сигнальными зарядами, маркированными разными цветами, сферическое зеркальцо для оптической сигнализации и материалы для химического письма. Также у предполагаемого отравителя было найдено предписание связаться с неким Регли. Казалось, всё это полностью изобличило Кенингсона, и надёжно свидетельствовало о его шпионской деятельности.
Но у Одиссея сложилось иное впечатление, что весь этот богатый шпионский реквизит будто предназначался для плохого водевиля о похождениях выдуманного ходульного персонажа. Вместе эти игрушки безусловно солидно бы выглядели, будь они в ранце бойскаута, но не в вещах истинного профессионала.
Глава 91
Лишь четверо путников, устало бредущих по пустынной горной дороге, – вот и всё, что осталось от многочисленной экспедиции. Одиссей чувствовал полное душевное опустошение. Весь путь их в эти дикие горы был отмечен могилами. «Ради чего умерли все эти люди?! Стоит ли влекущая их вперёд цель принесённых во имя её жертв?» – эти вопросы постоянно крутились в голове почти потерявшего веру мужчины.
Несколько часов назад Луков, Георгий, Кира и её супруг постарались покинуть лагерь, не привлекая внимание басмачей, которые могли решить отомстить русским за потерю уже второго предводителя. Если бы это случилось, то турецкие офицеры вряд ли захотели бы вмешиваться. Турки собирались отправиться в Кабул, чтобы с великими почестями предать земле тело своего великого командира. Какое им было дело до нескольких большевиков!
Но пронесло. Главари басмаческих отрядов решали, под чьи знамена им теперь становиться, а многие рядовые воины, похоже, подумывали о возвращении домой. Всем им сейчас было не до мести.
Выбравшись из лагеря, экспедиционеры похоронили Кенингсона в лесочке по соседству…
* * *
Дальний пуштунский аул находился за тройным перевалом. Крутизна гор все увеличивалась, и дорога становилась все труднее и труднее. Снова приходилось голодать и жестоко мерзнуть на горных перевалах, но они продолжали упорно карабкаться вверх.
Теперь их вёл Георгий. Наконец пригодилось его знание этих приграничных мест. Глядя на хрупкое тело юного индийца, Одиссей не понимал, как в нём ещё держится душа. Тем не менее, юноша пожалуй наиболее стойко из них четверых переносил все трудности пути.
Когда казалось, что сил идти уже не осталось, и им не добраться до цели, вдруг запахло дымом очага. Потом издалека будто донёсся ритмичный голос дойры и завывание тамбура. Слышать музыку в диких горах было до того необычно, что вначале Одиссей подумал, что у него начались слуховые галлюцинации. Обнадёживало лишь то, что не он один слышит волшебные звуки. И Кира и Георгий удивлённо напрягали слух. Вскоре и у Одиссея уже не осталось сомнения в том, что они достигли желанной цели. Правда, у него немного щемило сердце от смутного чувства тревоги.
«Как примет нас неизвестный пуштунский народ? – пытался предугадать он. – Ведь нет теперь рядом никого, кто мог бы дать мудрый совет, исправить ошибку».
