– Не представляю, зачем басмачам понадобилось так далеко уходить от родных краёв? – пожал плечами шофёр.
– Возможно – жадность, – предположил генерал. – Быть может, за наши головы кем-то обещаны полные курджумы золота.
Генерал мог в подробностях рассказать о каждой лошади, которая прошла здесь, черпая всю информацию из отпечатков оставленных её копытами.
– Кони боевые, не крестьянские – под тяжёлыми кавалерийскими сёдлами. Это не казачьи кони и не «степняки». Я отлично знаю степных лошадок местной породы, много на них ездил. Они малорослые, быстрые и неутомимые. У «калмыков» короткая шея и узкая грудь. Круп у них как бы опущен. Но здесь прошли высокие и рослые скакуны туркменской породы – «кабаиры». Бывают «карабаиры» самаркандские, бухарские, ферганские, ташкентские, хотя лично мне более по душе «карабаиры» каршинские. Во главе отряда ехал человек на превосходном арабском скакуне не старше пяти лет.
Вильмонт продолжал всматриваться в следы на снегу, словно читая по писанному:
– Всего лошадей здесь прошло не менее пятнадцати. Но полагаю, что всадников не так много. Просто у них есть сменные кони, на которые они загрузили взятую на станции добычу. Злые и опытные мужики! Давно воюют вместе, – понимают друг друга с полуслова, и беспрекословно повинуются своему командиру.
Вначале Луков немного рассеянно слушал то, что говорит генерал. Молодой человек находился в некоторой прострации, стараясь не смотреть в сторону изуродованного трупа. Но то, как старый разведчик рассказывал подробности события многочасовой давности, заставило Одиссея забыть про головокружение и тошноту.
– Женщину приволокли на аркане, – определил Вильмонт. – Но надругались над ней и убивали её только трое. Вот следы узбекских сапогов-чувяков насильников. Их получившие временную свободу от удил кони свободно передвигались какое-то время, – искали траву под снегом. Остальные всадники, не дожидаясь, когда товарищи закончат забавляться с пленницей, уехали дальше.
Генерала удивила не столько жестокость, сколько жадность басмачей – по всей видимости, они захватили на станции нескольких лошадей и в том числе хромую кобылу. Проку от тощей больной лошадёнки было немного, зато она могла сильно замедлить скорость отряда. Разве что бандиты намеревались на ближайшем привале сварить из её мяса плов.
Генерал предложил вернуться к дому. Возле коновязи он определил, что, судя по количеству конского навоза, басмачи довольно долгое время провели на почтовой станции.
– Похоже на то, что они готовили западню. Но что-то изменило их планы.
Генерал взглянул на Лукова.
– Так что вам повезло, что вы не попали в капкан, поставленный опытными охотниками.
Лукова вдруг начало трясти. Его натянутые до предела нервы не выдержали. Из глаз сами собой брызнули слёзы. Окружающий мир вдруг поплыл, гулко застучала кровь в ушах. К горлу подступила тошнота, он даже пошатнулся.
– Ну, ну, спокойнее! – услышал Одиссей обращённый к нему участливый голос Вильмонта. – Дышите глубже.
Одиссей попытался последовать рекомендации генерала, но тут его вырвало. Он не знал, куда ему деться от стыда. Молодому человеку казалось, что товарищи с насмешкой смотрят на него. Было чрезвычайно обидно, преодолеть собственный страх, чудом разминуться со смертью, и вот когда всё уже осталось позади, смазать всё произведённое на товарищей впечатление внезапной истерикой!
Но генерал был другого мнения на его счёт:
– Похвально-похвально, коллега! Вы показали себя молодцом! Полагаю, к концу экспедиции вы будете крепко стоять на собственных ногах. А в будущем сможете возглавить научно-исследовательские партии…
После нескольких ночёвок в степи возможность выспаться на нормальных кроватях в протопленном помещении воспринималась как неслыханная роскошь.
Обед организовали из остатков привезённых с собой продуктов, ибо похозяйничавшие в доме бандиты очистили весь погреб. После трапезы Вильмонт расстелил на столе карту. Так как на почтовом тракте перехватить их было проще всего, генерал согласовал с водителем новый – витиеватый маршрут, идущий «вокруг» основной дороги.
Уже когда садились в машину, Одиссей случайно устремил взгляд вдаль. На вершине дальнего холма будто мелькнул силуэт всадника и тут же пропал. Одиссей решил, что ему просто показалось, ведь в степи подобный обман зрения не редкость.
Глава 22
Полная луна заливала окружающее пространство магическим голубоватым светом и отражалась белым диском в тёмных водах реки, которая почти освободилась от сковывавшего её ледяного панциря. Стремительное течение уносило прочь остатки ледяного покрова.
Мост, на который они рассчитывали – исчез: то ли был кем-то разобран, то ли снесён начавшимся ледоходом. Впрочем, к подобным сюрпризам путешественникам было не привыкать. Решено было на рассвете искать подходящий для переправы брод, а пока становиться лагерем.
Все так проголодались, что решили немедленно разжечь большой костёр, чтобы сварить в экспедиционном котле еду «на всю артель». Лукова послали набрать камыш для костра. Двигаясь по берегу реки, он то и дело останавливался, поднимал лицо к волшебному небесному фонарю, любуясь жемчужным сиянием, которым он наполнял подлунный мир.
Вдруг Луков заметил отчётливо отпечатавшиеся на подтаявшем снегу следы. Они тянулись вдоль берега и образовывали тёмную мокрую прогалину. Вернувшись к костру, Одиссей рассказал генералу о своей находке. Они вместе двинулись по цепочке следов и вышли к тому месту, где, судя по отпечаткам копыт, двоих мужчин ожидали стреноженные лошади.
Луков ожидал, что генерал немедленно свернёт лагерь, и они поспешат вниз по течению в поисках мелководья, подходящего для переправы. Но Вильмонт решил иначе:
– В любом случае мы в ловушке, ибо прижаты к реке. Наши враги – полные хозяева положения, они могут выбирать, где и когда нанести нам удар. Единственное, что мы можем в этой ситуации сделать, это набраться сил перед предстоящим сражением.
Наевшись пшенной каши, щедро приправленной салом, Луков раскрыл маленький блокнотик и стал писать химическим карандашиком прощальное письмо отцу, на тот случай, если будет убит. Была маленькая надежда, что мародёров не заинтересуют его записи, и они неведомыми путями окажутся в руках дорогого человека.
Покончив с письмом, он записал также путевые впечатления за последние несколько дней. Как ни странно настроение у него было вовсе не похоронное. Тепло костра вытесняли промозглую речную сырость из его членов. Луков шевелил пальцами ног в размокших валенках, зная, что вскоре им станет тепло и комфортно. После сытной еды, возле щедро одаривающего своим теплом костра хорошо думалось, даже поднадоевшая похвальба вклинившегося в чужой разговор комиссара на этот раз не отвлекала. Мысли неторопливо тянулись одна за другой – ясные, оригинальные, – такие, которые жаль будет, если вовремя не положишь на бумагу.
