– По-моему, нет более отталкивающего зрения, чем гусар, доживший до пенсионного возраста, – громко добавляет уже от себя Лаптев. – Это то же самое что старательно молодящийся старик с фальшивыми зубами, пытающийся скрыть свой возраст с помощью парика и грима.
– Скажите пожалуйста! – удивлённо восклицает бывший гусар. Он пришпоривает коня и уносится прочь.
Комиссар отчего-то решает, что ему удалось всерьёз зацепить мерзкого старикана и тот позорно бежал. Гранит приходит в прекрасное расположение духа и становится болтливее обычного. Он откровенно делится планами. Одиссей поражён их размахом, хотя казалось бы к наполеоновским замашкам этого смуглолицего парня с развевающимися на ветру космами давно бы пора привыкнуть. Однако, он снова не знает что и думать об услышанном…
Вряд ли кто-то из знавших Гранита Лаптева мог сказать уверенно, в какие моменты сей молодчик искренне и бескорыстно служит революции, а в какие занимается под её прикрытием сомнительными гешефтами. Он появился из Одессы, хотя и любил рассказывать всякий экзотический вздор про своё романтическое происхождение. А в Одессе все – прирождённые дельцы и авантюристы.
Луков тоже никак не мог определиться насчёт комиссара: кто он – действительно энтузиаст революции, или ловкий делец, желающий обогатиться и добиться власти с помощью тех возможностей, которые щедро предоставляет нынешнее смутное время? В конце концов Одиссей пришёл к выводу, что этот человек и то и другое. То есть он и «кровавый романтик», искренне верящий в то, что избран самой судьбой участвовать в открытии новой светлой эры в истории человечества, и одновременно талантливый карьерист, прекрасно понимающий, что для того, чтобы выделиться из безликой массы себе подобных «солдат революции» нужно инициировать смелые, даже фантастически смелые проекты, чтобы его имя постоянно было у всех на устах.
Теперь комиссар носился с безумной идеей новой экспедиции. Оказывается, этот план у него созрел в Астрахани после случайного разговора с каким-то купцом. Поэт и мистик по натуре, Лаптев был одержим стремлением отыскать мифическую страну Шамбалу – край высшей мудрости, справедливости и абсолютного могущества, где живут великие учителя человечества. Он даже утверждал, что выманил (или украл, что выглядело гораздо правдоподобнее) у купца старинную карту с точными координатами этого недоступного для простых смертных места. Неисправимый авантюрист сообщил Одиссею, что после посещения Афганистана они непременно должны отправиться в Тибет, в Гималаи, чтобы встретиться с великими учителями, которые должны благословить его Гранита Лаптева на борьбу за установление на всей Земле царства всеобщего равенства. Кульминационной точкой экспедиции Лаптев запланировал, ни много, ни мало – поднятие красного флага будущей большевистской мировой республики на «крыше мира» – вершине горы Эверест. Он даже извлёк из-за пазухи и продемонстрировал Лукову специально купленный им на Астраханском базаре отрез кумача.
– Ты думаешь зачем нас послали? – хитро прищурившись, поинтересовался Лаптев, и замахал руками, словно желая скорей прогнать мошкару, – да, да, знаю – геополитика! Насолить «англичанке»! Но не это главное. А главное – подняться туда, где никто не был! Влезть на гору, оседлать её, и проорать на всю планету: «Ну чё, господа буржуи и империалисты, х… мы кладём на вас с этой высотищи! Так что торопитесь дожевать своих рябчиков с ананасами, ибо недолго вас осталось пить кровь трудового люда».
Надо было отдать ему должное, этот парень умел облекать свои проекты в максимально художественную форму. А в том, что в Ташкенте ему обязательно дадут добро на гималайскую экспедицию, юный авантюрист нисколько не сомневался. Худой черноволосый губошлёп был очень возбуждён, когда рассказывал о своей новой затее. Вид у него был как обычно очень самоуверенный, а глаза горели энтузиазмом фанатика, который не остановится ни перед чем на пути к поставленной цели.
Вообще чувствовалось, что в Ташкенте Лаптев намерен каким-то образом сместить генерала и возглавить экспедицию. Он всё чаще говорил о себе в третьем лице, как об очень важном «инкогнито из Центра», наделённом некими особыми полномочиями:
– Вот прибудет товарищ Лаптев в Ташкент: первым делом клопов у них выведет, это уж так полагается. Одним словом, наведёт революционный порядочек, уж будьте уверенны! И тогда кое-кому несдобровать…
Генерал, конечно, не мог не понимать, что новый конфликт между ними был неизбежен. Впрочем, Вильмонт и не пытался сгладить отношения с комиссаром, скорее наоборот: умышленно ли, или нет, но генерал уже не раз болезненно задевал обострённое чувство собственного достоинства гордеца.
Вскоре после отъезда из Астрахани всё ещё остающийся на положении штрафника Гранит попросил начальника вернуть ему отобранное оружие на случай новой встречи с противником. Но начальник экспедиции вручил комиссару старинное кремневое ружьё, приклад и ствол которого, чтобы они не развалились, были скреплены медной проволокой. Так как с оружием в осаждённой Астрахани была напряжёнка, то со склада москвичам выдали то, что там ещё оставалось. Так в экспедиции вместе с несколькими достаточно современными образцами винтовок оказались вещи, которым место было в музее или в частной коллекции. Мушкет, который был предложен Лаптеву, был не опаснее детского духового ружья.
Естественно, что в высшей степени самолюбивый юнец с презрением отверг эту «хлопушку». А вместо неё взял саблю. Тогда генерал во всеуслышанье с иронией предупредил чрезмерно горячего и нервного паренька, который уже однажды пытался стрелять из пулемёта по миражам:
– Молодой человек, без крайней необходимости лучше не вынимайте саблю из ножен. Иначе она принесёт вам больше вреда, чем пользы. На Востоке говорят, что мудрый воин лишний раз никогда не обнажит клинка, поскольку с материнским молоком впитал, что требовательный клинок его верного оружия не должен возвращаться в ножны, не испив крови, иначе начнёт мстить хозяину.
– Был бы клинок, а чьей кровью его напоить – всегда можно найти, – сквозь зубы зло процедил комиссар. Это была явная угроза. Но генерал считал ниже своего достоинства реагировать на выходки задиристого хулигана. Он уже повернулся к Одиссею, который снова нуждался в каком-то оружии, ибо прежняя его винтовка досталась одному из бойцов охранения.
– Некоторые фронтовые офицеры считают винтовку приличной, если из нее попадаешь в цель на расстоянии не меньше пятисот ярдов – начал в свойственной ему назидательной манере генерал. – Мол, ближе подпускать противника значит неоправданно рисковать головой. Для цивилизованного европейца это вроде как неприемлемо. Но мы с вами в Азии, здесь человеческой жизни другая мерка, и храбрости тоже.
Сказав так, бывалый путешественник и охотник вручил Лукову странное ружьё с огромными короткими стволами.
– С вашим зрением вам лучше стрелять в упор.
Одиссей это и сам это знал. До сих пор ему ещё ни разу не довелось попасть в цель, хотя участвовал в нескольких стычках с бандитами Так что возразить генералу ему было нечего. Но Вильмон так сумел повернуть дело, что вроде как Одиссею вручалось особое оружие, как редкому смельчаку, а не подслеповатому недотёпе.
