Впрочем, как говорят мудрые люди: «у Бога нет иных рук, кроме человеческих». Правда чекист, которому Одиссей был обязан отсрочкой смертного приговора, абсолютно не походил на ангельское существо, скорее наоборот – как и большинство его сослуживцев, он был облачён в чёрную, поскрипывающую при ходьбе кожу. Он него несло табачищем и сапожной ваксой. По пути спаситель не обмолвился с Луковым ни единым словом. Поглядывал недружелюбно, впрочем и без откровенной вражды. Скорее всего ему было всё равно, он просто выполнял чей-то приказ.
Провожатый вёл молодого человека за собой в недра ЧК. Они долго шли длинными коридорами, где звук шагов разносился гулким эхом. Поднимались по лестницам. Снова шли коридорами. Пока не оказались перед дверью, на которой был закреплён яркий плакат. Из-за двери доносились оживлённые голоса. Но стоило Лукову и сопровождающему его чекисту войти в прокуренную комнату, как все разговоры прекратились. Новичка с интересом рассматривали. От волнения и плавающего в комнате густого табачного дыма у Одиссея начали слезиться глаза и першить в горле.
– Вот, возьмите, – один из обитателей кабинета протянул Лукову отобранный у него при аресте драгоценный футляр с очками из черепашьего панциря.
Одиссей почувствовал прилив радостного волнения – уже во второй раз за последние полчаса – сперва ему вернули, пусть даже ненадолго, почти отобранную жизнь, теперь вот возвращали полноту красок окружающего мира!
Луков с любопытством огляделся. Просторное помещение, напоминающее аспирантскую комнату в университете, было обставлено с деловой практичностью канцелярского учреждения. Тут стояло пять или шесть столов и несколько американское бюро. Народу же толпилось гораздо больше, чем имелось столов. Стены обклеены прокламациями, воззваниями и эмблемами советской республики. И всюду вперемешку с кипами бумаг, папками и письменными приборами лежали револьверы, пачки с патронами.
В комнате стоял густой чад от накуренного табака. Маленькая открытая форточка была не в силах вытянуть плавающие в ярком свете электрической лампочки густые клубы дыма, и воздух в комнате были сизо-синим.
Одеты присутствующие были по разному: некоторые на военный манер – в перетянутых ремнями гимнастёрках и галифе, другие в штатском. Выражение лиц тоже разное – от любопытно-добродушного, до подозрительного и окровенено недоверчивого. И все взоры были обращены на долговязого чудака с копной кудрявых каштановых волос на голове.
– Скажите, каковы ваши политические убеждения? – подступил к Лукову коренастый невысокий блондин, слегка кривоногий – похожий на матроса. «Морячок» сверлил «счастливчика» испытующим взглядом. Его прямолинейный интерес попытался смягчить необычно изящно выглядящий для данного учреждения и вообще для нынешней суровой Москвы худощавый молодой денди:
– Подожди, Матвей. Дай молодому человеку отдышаться.
Одет он был со вкусом – в клетчатый костюм явно от хорошего портного. Продолговатое бледное лицо его с тщательно подстриженными усиками и аккуратными бакенбардами казалось очень выразительным. Этот красивый чекист сидел на подоконнике, закинув нога на ногу, и обхватив тонкими длинными пальцами острое колено.
Неожиданно за окнами снова грянули выстрелы, слившиеся с предсмертными криками убиваемых. Одиссей вздрогнул и полными ужаса, широко открытыми глазами посмотрел в сторону окна. Там валил снег, который ещё не шёл, когда его тоже хотели убивать там внизу во дворе.
Красивый чекист досадливо поморщился на так некстати возобновившуюся казнь, после чего ободряюще ласково улыбнулся Лукову.
– Да вы не бойтесь. Можете быть с нами совершенно откровенным. Вы не будете расстреляны. В отношении вас допущена ошибка, которая к счастью вовремя исправлена. Вы умный, и вероятно знающий своё дело специалист. Советская власть нуждается в таких людях, как вы. Ну так как же?… Хотите закурить?
«Красавчик» изящным театральным жестом протянул Лукову открытую пачку папирос «Зефир».
После всего пережитого за последний год Луков не слишком верил в великодушие новой власти. Но и врать, да изворачиваться неумел, даже если от этого зависела его жизнь.
– Я уже много раз говорил вашему следователю, что по своим убеждениям не являюсь ни монархистом, ни анархистом, – тихо, с лёгкой картавинкой заговорил Луков. И вдруг гордо вскинул голову, с вызовом взглянул на чекиста.
– Впрочем, большевиком тоже. Политика меня вообще мало волнует. Я закончил исторический факультет и занимаюсь восточными языками и восточной культурой. В то же время меня не может не волновать, то, что вы делаете в университете, где я имею честь служить! К сему мне более добавить нечего.
Такой ответ не озлобил красивого чекиста, он даже не поспешил захлопнуть коробку «Зефира».
– Мы большевики за свободу мысли, – пояснил он вкрадчиво.
Дрожащими пальцами Одиссей взял папиросу и закурил, благодарно кивнув в ответ на подставленную ему зажженную спичку. Но после первой же затяжки зашёлся в жестоком кашле. Наблюдающие за ним чекисты иронично переглянулись. Однако, переборов себя, Луков сделал следующую затяжку, потом ещё и ещё одну. Вот уже два дня у него во рту не было ни единой хлебной крошки. Страх смерти на время притупил чувство голода. Но теперь ему снова страшно захотелось есть. То и дело накатывала тошнота, в ногах ощущалась ватная слабость. Никотин же, как он слышал, имеет свойство притуплять голод и способствует психологическому расслаблению. Что жь, это как раз то, в чём он сейчас нуждался более всего. Вполне вероятно, что в обмен на его простодушную откровенность из этого кабинета его отведут обратно во двор, в таком случае эта папироса станет ему последним удовольствием в этой жизни.
– Значит, вы не считаете себя нашим принципиальным противником? – неожиданно вывел из сказанного Луковым «красавчик».
Одиссея озадачило, что его слова были повёрнуты таким образом. Он не знал, что ответить. И решил, что самым мудрым будет выбрать приемлемый в сложившихся обстоятельствах компромисс с собственными убеждениями и совестью, то есть промолчать.
– Очень хорошо, – немного подождав, «красавчик» удовлетворённо слегка откинулся всем корпусом назад, и ещё шире и приятней улыбнулся арестанту.
– Вы не пожалеете о своём выборе, уважаемый товарищ Луков.
Из кабинета Одиссей вышел в сопровождении всё того же молчаливого спасителя в кожаном обмундировании, который доставил его сюда. Велев арестанту минутку обождать, сопровождающий по какому-то срочному делу зашёл в соседнюю дверь.
Неожиданно для себя Луков остался в коридоре один. Пришло осознание того удивительного факта, что в его положении бесправного узника, которого либо держат под замком, либо водят под бдительной охраной конвойных, произошла важная перемена. Пусть на несколько минут и внутри тюрьмы, но его предоставили самому себе!
Между тем за дверью, возле которой стоял Одиссей, возник оживлённый спор. Кто-то сердитый с кавказским акцентом запальчиво сказал, не догадываясь, что тот, о ком он говорит, всё ещё находится поблизости:
