До утра решили пересидеть в старом, полуразвалившемся пакгаузе. А к утру, глядишь, вернётся казак, посланный за Антипом; что-нибудь да образуется.
Но раньше появился сам Антип – и вовсе не в компании забайкальца.
– Ваше благородие, господин Семёнов! Вас тут дамочка спрашивает, с «Леопольдины». Ну, с яхты, возле которой наша «Одесса» встала? Они нас со Степаном на улице повстречали, когда мы к немецкому послу багаж волокли – и сразу же завернули к себе, в порт. Мы поначалу думали её послать куды подале, так дамочка заявила, что ежели мы сейчас её не послушаем – то она сдаст нас энтим, в юбках, али стражникам османским! Вот и пришлось, уж не обессудьте, вашбродь! Степан на пирсе, с барахлишком остался, а я к вам побёг!
Степаном звали забайкальца, посланного в помощь Антипу.
– …чтобы, значить, дамочку сопроводить, а то не приведи Господь чего приключится. Она ж малахольная – а ну, как и правда османов покличет?
Дослушав доклад отставного улана, Олег Иванович тяжко задумался. По всему выходило, что они попались – имущество экспедиции, вместо того, чтобы лежать в безопасных кладовых консульства, валяется на где то в порту; их единственное убежище раскрыто. И – кем? Семёнов в сердцах сплюнул под ноги. Поручик сочувственно посмотрел на начальника – и принесла нелёгкая эту бельгийско-подданную!
* * *
Из переписки поручика Садыкова с его школьным товарищем, мещанином города Кунгура Картольевым Елистратом Бонифатьевичем.
«Привет тебе друг Картошкин! Со времени последнего письма прошло каких-то несколько дней, а событий в этот краткий промежуток времени поместилось столько, что мне порой не верится, что всё, происходящее – реальность. Для начала – из солидной, хотя и малочисленной экспедиции военно-топографического ведомства Российской Империи мы превратились в шишей, разбойников, которых ищут по всему Египту и прочим британским владениям с собаками и полицейскими. Ну, насчёт собак я, положим, преувеличил, не придумано ещё породы, способной отыскать след дичи на море; но насчёт остального – чистейшая правда: из Александрии мы бежали, как пишут в авантюрных романах, «затылками ощущая горячее дыхание погони». Сначала прячась, подобно воришкам, по лабазам да сараям славного города Александрии, а потом – в порту, где на наше счастье, нашлась христианская душа, подавшая нам руку помощи.
Я и по сей день прибываю в недоумении – конечно, неприятности ожидались, но чтобы убивать, вот так, в первый же день, без предупреждения? Хотя, если задуматься – чего ещё мы могли ожидать, коли связались с роковыми тайнами? Прости, дружище, что не посвящаю в подробности, но материя эта чересчур деликатна, чтобы доверять её бумаге. К тому же, я и сам не слишком осведомлён – вокруг начальника экспедиции, господина Семёнова постоянно обнаруживаются удивительные обстоятельства, да такие, что впору за голову хвататься.
Мы покинули город Птолемеев и Юлия Цезаря на борту яхты «Леопольдина». Вырвались из капкана, оставив в зубах преследователей клоки шерсти – во время перестрелки у дворца хедива ранен навылет в мякоть руки один из забайкальцев. К тому же, тяжким грузом повисли на нас найденные древние манускрипты; отправлять их в германское консульство мы не рискнули, вот и приходится тащить теперь неизвестно куда. Сейчас они заколочены в крепкий ящик; возле ящика день и ночь дежурит вооружённый часовой – обыкновенно, кто-то из казачков или же кондуктор. Ночами на пост заступает раненый забайкалец – рука на перевязи не мешает станичнику ловко обходиться с револьвером. А ноющая боль в простреленной руке гарантирует, как он сам божится, бессонницу.
Так вот, о яхте. Парусно-паровое судёнышко принадлежит некоей Берте Шамплотрейн, подданной бельгийской короны и французской гражданке, жительнице Североамериканских соединённых Штатов и Бог знает ещё каких стран. Над кормой «Леопольдины» полощется бельгийский штандарт; признаться, у меня душа уходила в пятки, когда яхта проходила мимо высокого борта британского броненосца «Бенбоу». Мы во всякий момент ожидали оклика, гудка, а то и предупредительного выстрела под форштевень. Но – обошлось; яхта белой тенью скользнула на внешний рейд и растворилась в просторах Твердиземного Окияна. Если англичане и догадались о том, куда мы делись, то они не приняли никаких мер к розыску: во всяком случае, английский крейсер «Акилез», несущий стационерную службу в Бур-Саиде, куда мы и вскорости и прибыли, не проявил к нам ни малейшего интереса. Яхта благополучно миновала Суэцкий канал, и теперь вокруг нас раскинулись воды моря Красного, отделяющего, как тебе, надеюсь, известно, африканский континент от Аравийского полуострова, славного Чёрным камнем Каабы, арабскими шейхами, и прочими верблюдами. Более никаких достопримечательностей в этом унылом краю нет, разве что неимоверное количество песка да горячий ветер, который с завидным постоянством дует со стороны Аравийских пустынь, окутывая морской простор желтовато-серым пыльным маревом.
Жара ужасная; май катится к лету, и находиться на палубе вне спасительной тени полосатого тента решительно невозможно. Даже морские зефиры не спасают от палящего солнца и духоты; напитанные пылью, они покрывают серым налётом любую подходящую поверхность, скрипят песком на зубах и вообще, заставляют вспомнить о туркестанских солончаковых пустошах, по которому твой покорный слуга немало побродил во времена оны.
Белых проплешин соли здесь, правда, не видно; вместо них по обе стороны от нашей хрупкой палубы сияет жидкой ртутью морская гладь. То там, то здесь она испятнана лоскутками парусов – даже на Волге, вблизи Нижнего в дни ярмарки, я не видел такого количества лодок, лодчонок, фелюк и бог знает ещё каких посудин. Некоторые их них, как мне думается, снуют в этих водах со времён Синдбада.
«Леопольдина» прорезает это морское многолюдье подобно великосветской даме, случайно оказавшейся на запруженной нищими паперти. То и дело за яхтой пристраивается лодчонка; с неё кричат, машут руками и тряпками. Мы не останавливаемся – по уверениям капитана, это с одинаковым успехом могут оказаться и местные торговцы жемчугом (предлагающие свой товар по совершено бросовым ценам) и пираты, которые не переводятся на берегах Красного моря, несмотря на присутствие в этих водах британского флага.
Но я отвлёкся; пора внести ясность и насчёт яхты, на борту которой мы совершаем это плавание – как и насчёт её очаровательной хозяйки. Я, как тебе известно, не склонен, очертя голову, бросаться за всяким симпатичным личиком и газовым шарфом, что мелькнут на горизонте. В Кинешме меня ожидает невеста, и я, как добропорядочный христианин и человек благовоспитанный, намерен хранить ей верность – в том числе и в помыслах, как учит нас Святое писание. Но, признаться, и у меня дрогнуло сердце, когда я впервые увидел мадемуазель Берту – как сидит она на корме «Леопольдины» в плетёном кресле из бирманской лозы, с книгой в руке, прикрываясь от палящего солнца легкомысленной шляпкой с белыми лентами.
Красота этой женщины почти совершенна; в отличие от чопорных англичанок, путешествующих на собственных яхтах, мадемуазель Берта на редкость проста в общении. Родом она то ли из Марселя, то ли вовсе из Неаполя; во всяком случае, итальянская кровь ощущается если не во внешности, то во всяком случае, в темпераменте. Поначалу мы с господином Семёновым приняли её за уроженку Южной Америки, но она, как оказалось, даже не бывала в тех краях. Мадемуазель Берта – дочь банкира; папаша её, когда не занят хлопотами по бесконечному бракоразводному процессу, с головой погружён в малопонятные простому смертному биржевые игры. Дочка тем временем, не скучает – полтора года назад она закончила факультет древней истории Берлинского Университета и теперь путешествует, в поисках подходящего предмета исследований. Узнав о нашем интересе к египетским и прочим древностям, девица пришла в восторг и пожелала непременно присоединиться к экспедиции. Мамзель Берта (как называют её меж собой забайкальцы) узнала о нас от немецкого консула, у которого ей как раз случилось отобедать. Услышав о русских, прибывших в Александрию ради неких загадочных «раскопок» она немедленно решила разыскать их. Поиски завершились на пыльных задворках Александрийского порта, где вместо общества солидных петербургских учёных перед ней предстала шайка мрачных, вооружённых револьверами разбойников, только что поставивших с ног на голову всю Александрию.
