Погодите, они что, из Гочкиса стрелять собрались, по таблицам? Для этой трещотки – дистанция запредельная. Нет, прислуга возится в барбетной установке, возле нашей «Большой Берты» – короткого, будто обрубленного, толстенного в казённой части одиннадцатидюймового орудия, главного калибра канлодки. Точно – подают холщовые, похожие на белые диванные валики, пороховые картузы, полузаряды. Ну, держись…
– Бам-м! Бам-м! Бам-м!
Хоть Гочкис и трещотка – а уши заложило качественно. Наводчик навалился на приклад, второй номер резко крутанул ручку, и револьверная пушка захлопала предупредительной очередью. Куда уж там улетят снаряды – не знаю, но дымок выстрелов на шхуне заметят точно. А когда грохнет Большая Дура? Что там полагается – рот разевать, уши затыкать? Чёрт, вовремя не спросил, как бы теперь не оглохнуть…
На шхуне стрельбу и правда, заметили – судно изменило курс, подставляя преследователям корму. Дым повалил гуще. Уходят?
– Сергей Алексеевич, дальше нельзя таким ходом. Опасно, мели!
Посьет, штурман. Пока работал локатор, он стоял за моим плечом, черкал карандашом по карте и щёлкал клавишами подаренного «Ситизена».
– Иван, голубчик, не дадите дистанцию во-о-он до того мысочка? Тут где-то мель должна быть, крайне неприятная. Не дай бог… пока по локатору шли, я прокладку постоянно делал, а теперь вот – как ослеп…
Торопливо «барабаню» дистанцию, даже не переводя в кабельтовы и сажени – Посьет быстрее прикинет, на калькуляторе. Вот он перестал черкать, замер, словно не веря в то, что написал. И без того бледное лицо его белеет ещё сильнее, и…
Хрр-ясь! С пронзительным скрежетом «Дождь» врезается во что-то подводное. Канонерка ещё несколько мгновений ползёт вперёд, сильно задирая нос; все, кто был на мостике, валятся с ног. Я с размаху впечатываюсь в Посьета и краем глаза вижу, как наводчик револьверной пушки, нелепо размахивая руками, улетает через леер в мутную от взбудораженного ила водицу Выборгского залива.
* * *
Миноноска № 141 стала сдавать: помпа не справляется, в щели разболтанного таранными ударами волн корпуса хлещет вода. Растяжка передней трубы лопнула, и теперь жестяной цилиндр, отчаянно извергающий клубы чёрного дыма болтается при каждом размахе качки.
«Дождь» остался позади – прочно сидит на песчаной банке. Запоздало громыхнул главный калибр, крупная латунная картечь с визгом пролетела в опасной близости от миноноски. От грот-мачты шхуны полетели клочья, снесло за борт гафель. Но ход она не сбросила и, вильнув на курсе, выкатилась влево за пределы сектора обстрела страшной одиннацатидюймовки. С канлодки захлопала револьверная пушка, но легкие снарядики лишь вспенили воду в безопасном отдалении от цели.
Усталость отчаянная; удерживаться на мотающемся туда-сюда низком, почти вровень с водой, судёнышке – это почти цирковой трюк. Не до того – ведь впереди, прямо перед форштевнем, в кабельтове с небольшим, маячит корма беглянки. Но не приближается; на высоких оборотах вода хлещет через щели в обшивке с удвоенной силой, «стосорокчетвёртая» садится носом. Скрепя сердце, Криницкий скомандовал убавить обороты и крутанул штурвал. Нос покатился влево, наводчик кормовой тридцатисемимиллиметровки поймал шхуну в прицел, и… Удар, тряска, снаряд уходит «в молоко» – миноноска с разгону проскребла днищем по песчаной отмели и чудом проскочила на чистую воду. К толчкам волн добавилась неприятная вибрация в корме.
– Вал погнуло! – орёт машинный кондукто́р. Свесившись вниз, он пытается разглядеть что-то в буруне под кормой. Крайницкий выругался, возвращая судно на курс. Форштевень снова смотрит точно в корму беглецов – они теперь в мёртвой зоне, снарядом не достать. Но вариантов нет: кругом мели, а шведский шкипер знает здешние фарватеры как «отче наш». Дистанция до шхуны то сокращается, то наоборот растёт; и вдруг с высокой, слегка приподнятой кормы застучали ружейные выстрелы.
Мичман мешком повалился на палубу; шинель на его груди топорщилась, пробитая в двух местах. Николка, по волосам которого ширкнуло раскалённым металлом, кинулся было к мичману, но в этот момент миноноска покатила вправо, и мальчик вцепился в штурвал, возвращая судёнышко на курс. Выстрелы гремели не переставая; пули с жестяным звуком пробивали тонкий металл корпуса. Позади жалобно подстреленный минёр. Николку схватили за плечо. Он обернулся – Георгий. Царский сын смотрит бешеными глазами, в руке – какие-то чёрные ошмётки. Николка пригляделся – рация, бесценный переговорник, вдребезги разбитый пулей. По ушам ударил свист пара из простреленного котла, перекрывая вопли обваренного кочегара, полные мучительной боли. Крайницкий лежит ничком – невидящие глаза уставились в низкое небо, на губах опадают кровавые пузыри. «Убит!» – понял Николка, и тут от нового залпа брызнул щепками щепки палубный настил.
Миноноску затрясло сильнее. «Что делать, вашбродие? – заорал с кормы кондукто́р. – Дейдвуд
[66]
разбило вибрацией, вода так и хлещет! Потопнем!»
«Стосорокпервая» садилась кормой, быстро теряя ход. Корма шхуны быстро отдаляется, до неё было уже шагов тридцать. Николка втянул плечи в голову. Отчаянно захотелось назад, на берег, на горячий песок дюн…
– Принимаю командование! – фальцетом заорал Георгий. – Нико́л, держи курс под корму!
И, запнувшись о тело мичмана, кинулся на нос.
«Хочет ударить миной – догадался Николка. – Дистанция подходящая, но как же…»
Георгий уже возился возле ребристой трубы метательного аппарата, подкручивая винт вертикальной наводки. Ладони Николки вдруг вспотели; мальчик вцепился в рукоятки штурвала, их лаковая гладкость стала вдруг раздражающе-скользкой. Корма шхуны, на которой то и дело взвиваются ружейные дымки, снова покатилась влево. Георгий выпрямился, отскочил; Николка увидел в руке у него обшитый кожей шнур спускового механизма.
«Вот сейчас!..» – Георгий пригнулся, резко подавшись назад, дёрнул. Хлопок, облако дымного пороха окутало нос кораблика; мелькнуло и плюхнулось впереди остроконечное тело метательной мины. На шхуне испуганно закричали, и Николка, заледенев, принялся считать вслух – «Раз, два, три…»
На счет «двенадцать» мальчик шумно выдохнул. Взрыва не было. Корма шхуны еще отдалилась, дым от сгоревшего вышибного заряда унесло в сторону.
«Промазали!» – горестно вскрикнул Георгий и кинулся ко второму аппарату, приткнувшемуся между дымовыми трубами. Николка, не дожидаясь команды, принял вправо; миноноска вильнула, открывая Георгию линию стрельбы.
Николку толкнули – мимо, зажимая простреленную руку, проковылял минный квартирмейстер
[67]
.
– Выше бери, вашбродь! – орал он. – Мина в полутора саженях под водой идёт и болтается вверх-вниз на пол-сажени – вот и нырнула под киль! Выше бери, пущай поверху поскачет, по волне, и в самое ихнее подлое брюхо!
