Овчинников вынул затычку из амбушюра, сказал что-то в сияющий полированной латунью раструб. Труба не отозвалась. Командир клипера дунул в воронку, бросил еще несколько слов, недовольно обернулся к вахтенному офицеру.
– Гардемарин Романов, оглохли? – рявкнул тот. – Бегом в машинное, пусть мех на полных оборотах винтит на мостик, к кэптену!
На «Разбойнике» с восемьдесят четвертого года, когда клипер стоял с дипломатической миссией в Гонолулу, вошла в обычай некоторая «англезированность». Соседом клипера на рейде оказался тогда британский винтовой фрегат «Клеопатра» – систершип старины «Комюса».
Георгий бросил: «Есть!», козырнул и кубарем скатился по трапу. Служба продолжалась.
* * *
Отец и сын устроились на полуюте, справа от кормовой шестидюймовки, на кипе брезентов. Бурная деятельность на палубе канонерки не прекращалась ни на минуту, но, согласно распоряжению капитана первого ранга Остолецкого, гардемарин Семёнову мог считать себя свободным от судовых работ до восьми склянок. Радиохозяйство «Корейца» прелывало в порядке, в радиорубке несли вахту Воленька Игнациус и стажёр-радиотелеграфист, младший инженер-механик Серёжа Затворов. Коромысло локатора замерло в неподвижности – экономя ресурс, «привозную» электронику старались лишний раз не включать. В двадцати милях от береговой черты, где глубины уверенно уходили за отметку в сотню морских саженей
[96]
, сюрпризов не предвиделось.
– Ну, сын, рассказывай, как ты тут служишь?
– Да так и служу, папочка…
Олег Иванович поймал себя на том, что уже несколько раз произносил эту фразу – «Ну, сын, рассказывай, как ты тут служишь?» Он повторял её раз за разом, не думая, а Иван так же, не думая отвечал – «Так и служу, папочка». Но – какое значение имели эти слова? Они не слушали – смотрели друг на друга, и не могли насмотреться.
Им не раз уже случалось расставаться надолго. С третьего класса Ваня каждый год, летом отправлялся к матери, в Штаты или колесил с ней же по Европе – но разве сравнить ту разлуку с нынешней? В любом уголке, куда может занести туристов, есть и связь и беспроводной интернет, или, уж на самый крайний случай – обычный телефон. И нельзя сказать, что отец с сыном не могли долго обходиться, не созвонившись или, на крайний случай, не обменявшись коротенькими текстовыми посланиями. Еще как могли – и, порой, обходились неделями, не находя за суетой времени для простого «привет, у меня всё в порядке». Но, как выяснилось, сама возможность такой мгновенной связи в любой точке мира, сама по себе даёт стойкое ощущение – другой человек на самом-то деле никуда не уехал, а так – занят делами где-то неподалёку. Меньше сделался мир, вот что. Не стало в нём горизонтов, за которыми можно пропасть на месяцы или годы. Любые горизонты можно преодолеть за считанные часы – на реактивных самолётах. И таможенные формальности занимют ничуть не меньше времени, чем перелёт через море.
Олег Иванович с наслаждением притрагивался к сыну. Он ерошил его короткие волосы, все в кристалликах соли; притягивал мальчика к себе, обняв за плечо; проводил пальцем по отвороту голландки. Подумать только: этот военный моряк, крепкий молодой человек, который – сразу видно! – лего взлетает по вантам и ворочает тяжеленным, налитым свинцом вальком весла, кидает в казённик восьмидюймовки цилиндры полузарядов – это его сын, его Ванька, его маленький мальчик!
– Ну, сынок, рассказывай, так ты тут плаваешь?
– Так и плаваю, папочка…
Олег Иванович видел, как лихо управлялся Иван на месте заряжающего. Как он изменился – вырос, возмужал! Куда делся тот по-щенячьи нескладный подросток, которого он оставил на питерском вокзале полтора года назад? Иван раздался в плечах, окреп, нарастил мускулы. Во его взгляде появились цепкость, острота. Движения стали уверенными, голос, ломавшийся тогда, в мае прошлого года, превратился в юношеский басок. Перед Олегом Ивановичем сидел не московский школьник из гуманитарного лицея, а юноша-гардемарин Российского Императорского флота, а чём со всей явственностью свидетельствовала ленточка на бескозырке: «Кореецъ». Уже не мальчик – мужчина, с которым надо уже держаться на равных. Не страшно – следы детского сюсюканья исчезли из их обихода уже давно, и уж точно – после путешествия по Ближнему Востоку и Ираку. Но, несмотря на все эти перемены, теперь, после почти полутора лет разлуки Олег Иванович исподволь желал видеть в сыне того, прежнего второклашку.
– …а когда мы подплывали к устью Конго – по реке мы плыли больше месяца, это отдельная история, куда там Буссенару – Садыков подкинул мне дельную мысль. Мы тогда общими усилиями наладили машину так, чтобы она ломалась не чаше чем раз в двое суток – вот у и появилось время для бесед. В общем, мы вспомнили призрачную картинку, что возникала при просвечивании тентуры лучом, преломлённым в чаше-линзе – и решили повторить опыт. Сказано – сделано; завесили корму брезентами и дождались ночи. И представь – с первого же раза получилось! Видимо, тогда, возле холма, мы установили один из артефактов недостаточно точно, вот картинка и вышла расплывчатой. На этот раз она была чётче – мы даже различали отдельные звёзды.
Ну, хорошо, «планетарий» древней расы мы получили – а дальше что? Звездные карты – вещь, наверняка, бесценная, но только для того, кто может перемещаться между звёздами. А иначе они – не более чем красивая абстракция, не способная обогатить владельца ни чем, кроме отвлечённых знаний.
– И как же вы догадались? – спросил Иван. – Кому пришло в голову использовать вместо фонаря лазер?
– Ну, идея-то напрашивалась сама собой. Вспомни, в скольких фильмах герой просвечивает лазером какую-нибудь полупрозрачную финтифлющку – и на выходе получает цельную голограмму, да ещё и говорящую? Но, увы – это пришло в голову не мне. Спасибо Садыкову – он-то никаких фильмов не смотрел, зато логикой его бог не обидел. Как расскждал поручик? Похоже, неведомые владельцы думали, что щемляне ещё долго не смогут проникнуть в секрет звездных карт – а потому и не стали особо маскировать свой тайник. Ведь оживить голограмму земляне смогут, лишь достигнув определённого уровня развития – недаром любые попытки добиться результата с помощью факела, керосинки, даже калильной лампы, успеха не принесли. А вот светодиодный прожектор – дело другое; его луч дал уже почти чёткую картинку. Вот Садыков и вспомнил о лазерном прицеле на моём нагане.
Насколько было известно поручику, факел, керосиновая или калильная лампы – это лишь ступени по пути развития источников света. А вот лазер – вершина этого пути; так почему бы не попробовать и его? Мне это показалось разумным – я открутил от револьвера ЛЦУ и направил его на линзу.
– И луч тут же распался на тысячу отдельных лучиков? И они образовали конус, так? – подхватил Иван. Он уже в третий раз выслушивал эту историю – с тех пор, как вчера «Кореец» в пятнадцати милях к западу от устья Конго встретил утлую рыбацкую посудину с экспедицией. – И ты сразу все понял?
– Тоже нет. За эту догадку надо сказать спасибо мадемуазель Берте. Она перекрыла один из лучиков пальцем – и конус превратился в карту, да какую! Четкость её была неимоверной; к тому же, оказалось, что прикасаясь к другим лучам, картой можно управлять на манер компьютерной картинки, причём изменения сохраняются, если убрать палец из-под луча. Мы потратили несколько вечеров на то, чтобы хоть немного освоиться с этим удивительным «планетарием». Например, для того, чтобы вернуть карту в изначальное состояние, достаточно провести рукой поперёк пучка лучей у самой линзы, как бы стирая картинку. Работали уже не только мы с Садыковым – кроме Берты, к нашему занятию присоединился и Вентцель. Не могли же мы прятаться от него, после того, как вместе вырвались, можно сказать, с того света? Если бы не инженер – гнить бы пароходу в среднем течении Конго, а нашим головам – торчать на шестах вокруг негритянской деревни. Да и попробуй, спрячь что-то на тесном пароходике…
