Остолецкий поймал ладонью затычку, раскачивающуюся на латунной цепочке, вогнал в амбушюр. Командир был недоволен – пока ветер дул с зюйд-веста, бельгийская яхта, отчаянно кренясь в крутом бейдевинде, выжимала не более одиннадцати узлов – к тому же, её сносило к африканскому берегу, на песчаные отмели, увенчанные гребнями острых рифов. Слабенькая машина «Леопольдины» не вытягивала, и «Кореец» медленно, но верно нагонял её на своих двенадцати узлах – с той минуты, когда отметка возникла на экране радара, расстояние между яхтой и канонеркой сократилось с двенадцати до трёх миль и продолжало таять. Но, видимо, морской бог Нептун сегодня благосклоннее к беглецам – ветер отошёл к весту, и яхта, поймав в паруса бакштаг, прибавила ход до четырнадцати с лишним узлов.
«А «Кореец» и в лучшие дни, с неповреждённым винтом, хорошо если выдавал тринадцать с половиной – прикинул Ивану. – То-то бесится Остолецкий – не хватало ещё, чтобы от его новенькой, с иголочки, канонерки в открытом море удрало прогулочное корыто под парусами! Сраму не оберешься!»
«Хотя – не так всё плохо – утешил себя юноша, косясь на расхаживающего по мостику капитана. – Эта «Леопольдина», конечно, отменно ходит под парусами; стоит ветру ещё немного отойти к бакштагу, и её будет уже не нагнать, как ни колдуй мех в машинном. Но – где-то на закатной стороне горизонта, в вечерней дымке притаился «Разбойник». Клипер идёт беглянке напересечку, и на яхте об этом не знают. Радиосвязь на кораблях – дело невиданное, а ведь на «Корейце» есть ещё и радиолокатор! Дистанция для техники двадцать первого века плёвая – каких-то тридцать пять миль. Вот, на зеленоватом ЖК-экранчике ясно видны две отметки. Возле каждой – группа из букв и цифр, а так же пунктирная линия со стрелкой – курс. Та, что мористее – это «Разбойник». Идёт на пересечку, под острым углом к курсу яхты и, если ветер не изменится, мачты клипера появятся над горизонтом часа через полтора. Интересно, скомандовал ли Николкин батя ставить паруса? Вполне мог: «Разбойник» неплохой парусный бегун, а его угольные ямы вот-вот покажут дно: как раз перед самым появлением экспедиции, капитан Овчинников собирался уводить клипер в Санта-Крус-де-Тенерифе
[97]
, на бункеровку.
Между канонеркой и клипером, маячит ещё одна отметка. «Комюс». Корыто Её величества, королевы Виктории. Недурной ходок, броневая, невиданная раньше сих пор на кораблях такого типа, палуба; по сути, перед нами первенец нового класса бронепалубных крейсеров. Два орудия калибром сто семьдесят восемь мэмэ, дюжина шестидюймовок, десяток малокалиберок и митральез – внушительно в сравнении с тремя шестидюймовками и четырьмя стасемимимиллиметровками «Разбойника». Да и то сказать – что это за пушки? Старые дульнозарядные орудия семидесятых годов выделки. Английские, правда, не лучше – трухлявые «клыки» Королевского флота вызывают у русских моряков презрительные усмешки. Но всё же, двенадцать шестидюймовок – многовато для старика «Разбойника», напрочь лишённого броневой защиты.
А вот «Кореец» выглядит на фоне «Комюса» более чем солидо – даже если забыть о радиолокаторе, безотказно выдающим точнейшие данные о курсе, скорости и дистанции до цели. Новейшие трилцатипятикалиберные восьмидюймовки превосходят английские «канноны» как по дальнобойности, так и по остальным параметрам, не говоря уж о скорострельности: орудия канонерки заряжаются с казённой части. Несущий в качестве защиты лишь лёгкую десятимиллиметровую броневую палубу, «Кореец» имеет все шансы пустить посудину Её Величества ко дну, не подставляясь под ответные залпы. Беда в том, что с «Комюсом», дойди дело до стрельбы, придётся иметь дело сначала «Разбойнику», а старенькому клипера этот явно не по зубам.
Дым из трубы повалил гуще – механик «Корейца» надрывал машины, выполняя приказ. Остолецкий удовлетворённо кивнул и что-то бросил стоящему рядом сигнальщику. Матрос лихо вытянулся, козырнул, скатился с мостика и кинулся на полубак – туда, где у правого борта, рядом с отцом Ивана, виднелась изящная фигурка законной владелицы «Леопольдины».
После встречи экспедиции с русскими кораблями, положение бельгийской аристократки, и без того двусмысленное, стало совсем уж сомнительным. Берта постоянно ощущала на себе косые взгляды – и никакие легкомысленные купальные костюмы тут помочь не могли. На «Корейце» молодую женщину сразу и безоговорочно отнесли к разряду подозрительных чужаков. История её появления, предательство слуги Жиля, плен, побег, нападение на реке, приключения в трущобах Бомы – Семёнов не стал скрывать ничего. Командир особого отряда сгоряча распорядился посадить Берту под арест в одной из офицерских кают, и лишь горячее заступничество Олега Ивановича спасло её от столь незавидной участи. Теперь она ни на шаг не отходила от начальника экспедиции; в его отсутствие роль добровольного надзирателя брал на себя Садыков. Поручик держался с дамой неизменно вежливо, даже приветливо – но его спокойная ирония не могла обмануть бедняжку. На «Корейце» Берта была в плену, и лишь деликатность русских моряков делала это состояние сколько-нибудь терпимым.
Оказавшись в Боме, Олег Иванович и Садыков невесть какими ухищрениями сумели навести справки о Жиле. Бывший стюард, донельзя раздосадованный тем, что добыча в очередной раз ускользнула, готовился покинуть Конго. В одном из колониальных особняков, где проживали богатые европейцы и чиновники Свободной Республики Конго, он имел встречу с неким лицом – и Семёнову хватило одного взгляда, чтобы опознать в собеседнике самого ван дер Стрейкера! Круг замкнулся – теперь не осталось сомнений, что за невзгодами экспедиции, начиная от засады в подземном лабиринте и заканчивая финальным нападением на реке, стоит бельгийский авантюрист. Удалось даже проследить, как из порта в особняк Стрейкера была доставлена тщательно укутанная мещковиной статуя «тетрадигитуса» – для того, чтобы днём спустя отправиться на «Леопольдину».
Медлить было нельзя: стоит статуе покинуть Бому – и ищи её, свищи. Оставалась последняя надежда – прежде, чем след яхты затеряется в Атлантике, надо связаться с русскими кораблями и перехватить «Леопольдину» сразу после выхода в океан. И вот ещё вопрос – откуда проклятый бельгиец и его подручный прознали о планах экспедиции? Олег Иванович рассказал своим спутникам о русских кораблях на пароходике, уже после предательства Жиля, так что злодеи никак не могли об этом узнать…
Опять же – Берта. Чувства, что испытывал Семёнов по отношению к ней, не могли отогнать горьких мыслей: да, хозяйка «Леопольдины» вполне может быть связана со своим бывшим слугой – и тогда именно от неё сведения утекают к противнику.
В Боме Берта безотлучно сидела под охраной – хорунжий не сводил с неё глаз, порой преступая все мыслимые нормы приличия. Иного выхода не было: стоило сведениям просочится наружу, и Бома превратилсь бы для русских в мышеловку. Но – обошлось; на борту «Корейца», Семёнов избавил свою пассию от неусыпного надзора, взяв его на себя.
Олегу Ивановичу нелегко было видеть недоумение в глазах сына. К тому же он просто-напросто стеснялся своего чувства к Берте. И не мог внятно ответить сыну на простейший вопрос – на кой бес сдалась ему эта явственная шпионка? В итоге, оба пришли к молчаливому соглашению: отец ни словом не упоминает о Берте, а Иван делает вид, что в упор её не видит. Берте хватило ума и такта, чтобы не замечать такого положеняи вещей. Дни напролёт она молчала, ограничиваясь короткими репликами по всяким пустяковым надобностям.
