Стата принимала такое развитие событий как теоретический прогноз, но по какой-то причине утратила веру в него и никак не могла взять в толк почему. Теперь в ее голове засело слово «обращение» – переход к иному мировосприятию. Кажется, именно это с ней и произошло; новая вера подчинила ее себе и уничтожила привычную ей жизнь, хотя она не очень-то верила в обращения и не представляла даже, во что обращается. Да и не знала, верит ли хотя бы в то, что написала. Наверняка Стата знала лишь одно: если сейчас кликнуть по кнопке «Отправить», то шансов вернуться к тому роду инженерного искусства, которое воплощал собой Шумахер, у нее уже не будет.
Она еще раз перечитала и отредактировала написанное, занесла палец над роковой клавишей и надолго застыла в нервозном оцепенении. Ах, эти бесповоротные поступки! Стата подумала о том, как славно в Кембридже осенью, когда листья шуршат под ногами, а воздух холоден и свеж, вспомнила о том, как до ломоты в конечностях плавала в бассейне, о лабораториях с их интеллектуальной атмосферой, об уютных кофейнях, о безжалостной конкуренции, о доступном сексе без обязательств. Потом вздохнула и нажала на клавишу.
Та как будто посылала сигнал и в ее симпатическую нервную систему: по всей коже Статы выступил ледяной пот, в животе забурлило, ноги и руки затряслись, сердце сбилось с ритма. Серой мглой навалилась тоска, и в мозгу замельтешили безумные мысли: написать еще одно письмо, рвануть в аэропорт, сесть на автобус, застрелиться…
Она выбежала прочь из комнаты, прочь из дома и бросилась на пляж. В красоте пейзажа, в мягкости воздуха ей чудилось что-то насмешливое, демоническое; сама вода кричала о поражении, все несчетные часы тренировок обернулись жестокой шуткой.
– Что стряслось, детка? У тебя как будто кошка сдохла.
Это Скелли наткнулся на нее, бесцельно прогуливаясь у причала.
– Карьера у меня сдохла, – ответила Стата. – Это хуже кошки или как? Если бы в музее случился пожар и ты мог бы спасти либо кошку, либо «Мону Лизу», либо свою карьеру, то что бы выбрал?
– Кошку. А если серьезно?
– Ох, Скелли, не знаю. Я только что отказалась от места ассистента и чувствую себя одновременно и несчастной, и свободной. Получается, я обманывала себя, когда выполняла всю эту работу? Иначе откуда чувство свободы?
– Да, я тебя понимаю. Я ощущал себя так же в 1975-м, когда отказался идти на сверхсрочную. Армия была всей моей жизнью, а потом раз – и перестала. Мне суждено было стать комманд-сержант-майором, покрыться коркой, обваляться в привилегиях и льготах, и когда я представил себя таким, меня чуть не стошнило.
Стата вся обратилась в слух: личное признание от Скелли?
– А почему? – спросила она, не дождавшись продолжения. – Почему она перестала быть твоей жизнью?
В его глазах мелькнула бездонная печаль, потом исчезла, и он вернулся в свой привычный образ – как будто ящерка юркнула за камень.
– Ну как сказать… во-первых, слишком много денег уходило на химчистку, а во-вторых, у меня появились сомнения, что мою страну все еще нужно защищать так, как меня учили. Мы скоро поедем на рынок. Хочешь с нами?
– Нет, спасибо. Хочу побыть одна, посокрушаться, себя пожалеть. Может, всплакну даже.
Скелли похлопал ее по плечу и удалился. Она проводила его взглядом, потом уставилась на море. «Я могла бы плыть в сторону Азии, пока не утону», – подумала она и некоторое время посвятила кретинским мыслям вроде этой. Поплакала, потом в легкой истерике посмеялась сама над собой. Наконец вошла в прозрачную воду и стала омывать лицо в море. В этот момент послышался тонкий голосок:
– Вы едете? Нам пора.
Замечательно, подумала она, теперь мне мерещатся голоса, и вдруг чья-то маленькая рука сжала ее ладонь. Стата взвизгнула и отскочила назад на пол-ярда.
Перед ней стоял малыш Ариэль, неуверенно улыбаясь.
– Сеньорита? Нам пора ехать. Мы все едем на рынок. Дон Эскелли повезет нас на грузовике.
Дон Эскелли? Ах да, он. В colonia их теперь называли дон Рикардо и дон Эскелли, а она была Ла Сеньорита, иногда Ла Мардер; каждому подыскали полуфеодальную роль – такова ее новая судьба. В улыбке мальчишки заиграла прежняя беззаботная радость, он вновь протянул руку, и Стата приняла ее, позволила увести себя. Почему-то ей стало спокойно от того, что ее ведет ребенок; она почувствовала, что тяжелые решения теперь позади, no importa madre – может, подобный взгляд на жизнь и достоин сожаления, но у него обнаружились неожиданные преимущества. Так что она пошла куда велели и залезла в кузов «Форда», куда уже набилось с дюжину людей – Ампаро и Эпифания, Бартоломео и Росита. Мальчик между тем тараторил без умолку, разъясняя ей, что на этом рынке они купят все необходимое для Дня мертвых – украшения, маски, игрушки… и конфеты! Но до праздника есть ничего нельзя. Последней села Лурдес, только не в кузов к остальным, а вместе со Скелли в кабину. Все промолчали, и Стата в своей новой ипостаси тоже не нашла в этом ничего особенного.
И они поехали. Вскоре машина затряслась по кочкам насыпной дороги, их начало болтать, и поднялся хохот. Ко времени, когда они добрались до рыночной площади, Стата опять стала собой, хотя это была уже не та девушка, что писала письмо. Облачившись в эту новую личность, она прохаживалась теперь по рынку, и не в шоке, а в противоположном шоку состоянии обостренной восприимчивости; похоже, контроль перехватила часть ее мозга, далекая от всякой инженерии. Она долгие минуты стояла как вкопанная перед сложенными в пирамидки плодами манго, папайи, сапоты, черемойи и aguajes, перед связками и гроздьями бананов всех расцветок – красных, розоватых, желтых, зеленых; она прошлась по мясным рядам, разглядывая головы коров и свиней с вывалившимися фиолетовыми языками, с мутными глазами, обсиженными мухами, не чувствуя отвращения, которое ощутила бы гринга; она купила с лотка и съела тортилью с соусом jumile – сезонным деликатесом, приготовленным из томатов, чили серрано, лука и перемолотых горных жуков; на вкус все это отдавало йодом и корицей – и такого она бы ни за что не попробовала в своей прошлой жизни, такого даже ее мать не подавала на стол.
Как и предсказывал мальчик, на этом рынке правила бал веселая сторона смерти: маски скелетов из ткани и папье-маше, сахарные черепа и целые диорамы с пляшущими мертвецами, искусно исполненные из сахара и сдобы; костюмы и футболки, флаги и украшения, все с изображением костей и скалящихся черепов. Стата купила соломенную сумку и принялась набивать ее всем подряд – игрушками, одеждой, сластями, – а закончила подарком для Скелли, длинногорлой бутылкой из-под текилы безо всяких этикеток, наполовину заполненной соусом из чили хабанеро. Изготовивший его пожилой джентльмен гарантировал, что острее в Мексике не найдешь. Одну каплю, сеньорита, не больше одной капли; Стате любопытно было, понравится ли он Скелли. Прогуливаясь меж рядов, она перепробовала продукты со множества прилавков, живо вспоминая детство, – мясо неясного происхождения, немытые фрукты, и хотя последствия хорошо известны, ей было плевать; потом пришлось искать туалет, и ее даже обрадовали эти настойчивые позывы, как будто настала пора извергнуть из себя что-то отжившее. И Стата без всякой причины подумала, что в последний раз вела себя как turista, что ей хочется вернуться и поглощать еду и напитки этой страны, пока тело не перестроится под ее новую мексиканскую личность.
