Мардер посмотрел на свои ладони, покрытые царапинами и волдырями.
– Поверю тебе на слово, вот только, по совести говоря, я и чувствую себя хреново. В моем возрасте обеспеченные люди поручают другим возиться с тяжестями. А твои ребята просто чудеса творят, кстати. Двигаются как в старом фильме. Они таскали на себе ящики, которые я и с места сдвинуть не мог. Кто они вообще такие?
– Да так, знакомые хмонги. Крутые парни, помогают мне вести дела с шанами
[120]
. Они нам пригодятся в ближайшие дни.
– Думаешь, на нас нападут?
– Не знаю, это ведь ты разговаривал с Эль Гордо – сам как считаешь?
– Ну, по телефону трудно было понять. Собственно, обвинять меня в обмане он не стал. Мне кажется, тут сыграло роль твое ранение. Он интересовался, как ты.
– Ты ему сказал, где я?
– Ну да. Он сам спросил, а я подумал, что у меня и так уже шаткая позиция, без вранья. Ведь все легко проверить.
Скелли немного помолчал, лицо его приняло сосредоточенное выражение.
– Без Рейеса он будет раскачиваться дольше, но мне все равно надо линять отсюда.
Он нажал кнопку вызова медсестры, и та появилась намного быстрей, чем ожидал Мардер. Скелли попросил ее позвать доктора Родригеса, и женщина сразу удалилась.
– А у тебя тут все вышколены.
– Личное обаяние или взятки – выбирай, что больше нравится. Ага, а вот и мой личный врач.
В палату вошел моложавый мужчина в белом халате. Казалось, он был рад видеть Скелли, а вот на Мардера взглянул с подозрением, как на заразного.
– Извини, Мардер, – сказал Скелли, – доктору Родригесу не терпится продемонстрировать свое врачебное искусство.
Мардер отправился бродить по коридорам, поглядывая в попадавшиеся палаты. Чуть ли не у каждой койки собралось по Мексиканскому Семейству – и почти во всех случаях пациента или пациентку кормила с ложечки родная мать, поскольку всем известно, что в больницах пичкают всякой дрянью. Мардер сомневался, что Скелли тоже пичкают дрянью – и что за остальными ухаживают так же, как за ним.
В вестибюле он наткнулся на доктора Родригеса и хотел было заговорить с ним, но врач промчался мимо, стараясь не встречаться с ним глазами. Занятой человек, видимо, – он еще не привык к взяткам, и его мучила совесть.
Скелли уже одевался. Как он и предсказывал, пуля повредила боковые мышцы, но брюшная полость не пострадала. Будет еще один благородный шрам.
Они вернулись в casa на том же самом джипе, на котором Мардер покинул дом несколько часов назад. И снова все обрадовались возвращению Мардера, а некоторые и Скелли, в том числе Рафаэль с его ополченцами – и Лурдес. Скелли держал совет со своими людьми во дворе; те доложили ему, что прибыли los chinos
[121]
и сразу же принялись устанавливать на опорных пунктах новое мощное оружие. И хотя они совсем не говорили по-испански и разве что самую малость по-английски, все выполняли их указания. Мардер собрался уже пойти и поглазеть на эти чудеса, как вдруг из домика прислуги вылетела юная красотка, повисла у Скелли на шее и покрыла его лицо поцелуями.
Скелли, улыбаясь от уха до уха, покрепче стиснул ее соблазнительное тело и, скорчив физиономию сатира, подмигнул Мардеру. Отвернувшись, Мардер угодил в более целомудренные объятия дочери.
– Вернулись наконец, – сказала она, – и почти невредимые, вот диво-то. Когда объявились эти ребята с пушками, мы не знали, что и думать, а они не больно-то общительны. На каком это языке они разговаривают?
– На хмонгском. Они приплыли из Китая в контейнере с оружием, и, когда контейнер вскрыли, вышли и положили всех тамплиеров. И сколько уже это продолжается?
Он показал на Скелли, который удалялся в компании своих подручных, и не отлипавшую от него Лурдес.
– Бедный папочка – patrón последним узнает, чем заняты его крестьяне.
– Он с ней спит?
– Мне всегда нравился этот эвфемизм. У нас со Скелли соседние комнаты, и могу тебя заверить, сном в их случае даже и не пахнет.
– Вот скотина!
– Не понимаю, что тебя возмущает. Если она будет девушкой Скелли, то другие мужики перестанут за нее драться. Никто не полезет к большому боссу.
– Господи, Кармел, ей всего шестнадцать!
– В следующем месяце будет семнадцать. Если не ошибаюсь, столько же было и моей матери, когда ты увез ее отсюда.
– Но мне-то было двадцать четыре. А ему за шестьдесят.
– Зато сексуальности не занимать. Извини, но не вижу тут особой проблемы. Девушки постоянно клюют на зрелых мужчин. Это всем выгодно. Девушки получают опору, в финансовом и карьерном смысле, а старички дорываются до юной плоти. Ну и Скелли не станет уродовать ей лицо или ноги об нее вытирать.
Мардер тоже понимал, что здесь нет особой проблемы, – умом, по крайней мере, – но при мысли об этих двоих ему хотелось убить своего друга. Безумие, безумие, но желудок его горел огнем, как будто он зачерпнул целую ложку хабанеро.
– Если, конечно, ты не ревнуешь… – начала дочь.
– Ну что еще за глупости! Я не испытываю никакого сексуального интереса к этой девочке.
Стата смерила его внимательным взглядом, затем проговорила:
– Я тебе верю. Кажется, истинный объект твоего влечения сидит сейчас в твоем кабинете.
– Что?
– Пару часов назад нагрянула Ла Эспиноса. Хочет сделать про нас репортаж. Я разрешила ей воспользоваться твоим кабинетом. Ее очень заботит твоя судьба – пожалуй, тут нечто большее, чем журналистский интерес.
– Почему ты все время приписываешь мне какие-то сексуальные интриги? Сначала Лурдес, теперь вот Пепа. Некрасиво.
Стата поднесла палец к носу и хитро улыбнулась.
– Пап, я называю вещи своими именами. А теперь мне пора, прости – Скелли просил проверить, хорошо ли обложили мешками дизельный резервуар, и глянуть, как там у los chinos дела с пулеметными гнездами.
– А ты что, разбираешься в таких вещах?
– Ну, курс полевой фортификации я прогуляла, но мы, инженеры МТИ, гибкие специалисты.
Она помахала ему и потрусила прочь, насвистывая песенку. Мардер узнал «Аделиту», знаменитую corrido времен революции 1910-х. Как и он, Стата слышала ее от Чоле, впитала с молоком матери – подобно всем прочим мексиканским corrido, это была баллада о любви и смерти.
В доме многое изменилось. В гостиной всю мебель сдвинули к стенам и составили в несколько ярусов, повсюду суетились мужчины из colonia, возводя перед окнами баррикады из мешков с песком. Свет со стороны моря уже не проходил, и комната теперь напоминала пещеру или огромный бункер. В столовой рядами разложили матрасы, стол накрыли тканью; в застекленных шкафчиках вместо посуды разместились всевозможные медицинские принадлежности. Их раскладывала какая-то женщина в розовой хирургической блузе и брюках, которую Мардер видел впервые. Она улыбнулась ему, но представляться не стала. Проследовав в каморку Ампаро в надежде получить объяснения этим метаморфозам, Мардер застал вместо нее юную Эпифанию. На столе перед девочкой не было ничего, кроме пары десятков мобильников, распределенных по группам и снабженных аккуратными ярлычками из малярного скотча. На ухе у Эпифании красовалась Bluetooth-гарнитура, и когда Мардер вошел, девочка вела беседу с пустым местом:
