— Кстати, как поживает доктор Магус? — спросил он как можно небрежнее.
— Симон? — расцвела Матрона. — Очень хорошо, спасибо — по крайней мере, у него было все в порядке, когда мы виделись в последний раз. С тех пор прошло некоторое время, разумеется, но я не думаю, что он это заметил. Он, конечно, блестящий ученый, но несколько рассеян. Полагаю, когда я вернусь домой, застану в раковине пятнадцативековые залежи немытой посуды. Я передам ему, что ты справлялся о нем; он всегда говорил, что у тебя гораздо более светлая голова, чем можно сказать на первый взгляд.
Бедевер собирался было что-то сказать, но тут ему пришло в голову, что судя по тому, что он слышал, время в Стеклянной Горе течет как-то по-другому
[11]
. «Совсем как в жизни, — он вспомнил, что кто-то говорил ему это, — ты выносишь оттуда только то, что готов принести туда». По крайней мере, это звучало как-то так.
— Тронулись, — сказал он. — Держитесь крепче…
Пересылка…
6
В конюшнях Шлосс Вайнахтс северные олени били копытами.
Поскольку потребность графа в транспорте резко превышает общепринятые нормы, конюшни занимают вдвое большую площадь, чем остальная часть замка; а остальная часть замка имеет площадь гораздо большую, чем, скажем, Тоскана.
Здесь есть спортивные олени; прогулочные олени; олени с отдельным приводом на каждую ногу; олени с турбонаддувом, с шестью желудками и крайне антисоциальной пищеварительной системой; олени с красными полосами по бокам, зрительно увеличивающими ощущение скорости; и даже несколько оленей со стикерами «Мой любимый олень — Лапландский Красный» на крестце. А еще здесь есть Радульф.
Радульф и граф восходят к давним временам — к тем временам, когда он начинал как финно-угорское божество бури, ответственное за наказание клятвопреступников и хранение душ мертвых. Эти двое видали немало славных деньков, когда они носились, завывая, по зимним небесам, свирепый ветер путался у них в волосах, а мир пластался под ними, как вывернутая тарелка с завтраком. Тогда их, разумеется, звали не Клаус и Радульф: их звали Один и Слейпнир — и были еще другие имена, которые народная память была только рада забыть. Вся эта чепуха с красными балахонами и колокольчиками на санях имеет сравнительно недавнее происхождение, это результат одной из величайших путаниц в истории религий.
Радульф нынче почти полностью отошел от дел и только раз в год поднимается в небо. Он ненавидит американизированную форму своего имени, а песня и поздравительные открытки вызывают у него тошноту. Небольшое изменение окраски его носа (сам он, кстати, предпочитает называть его мордой) — это почетная рана, красный нос доблести; это воспоминание о десяти отчаянных минутах, проведенных лицом к лицу с Великим Белым Медведем, в те времена, когда мир был молод, жесток и в нем не было столько чертова слюнтяйства.
Но покончил он только с полетами; на земле у него забот полон рот — куча всевозможных дел, которые необходимо переделать, в соответствии с условиями Великого Проклятия. Все эти каталоги игрушек, которые необходимо пролистать, формы заказов, которые нужно заполнить, посылки, которые нужно проверить; и горы и горы листочков с заявками, которые надо просмотреть и рассортировать, в то время как все новые заказы сыплются водопадами от каждой семьи в мире. И последнее, но ни в коей мере не самое легкое, — подготовка к ежегодному Рейду: спланировать маршрут, изучить планировку зданий, изобрести способы проникновения в дома, где нет каминов, в перестроенные ветряные мельницы и многоэтажки.
— Радульф!
Девичий голос, раскатывающийся театральным эхом в гулком пространстве конюшни. Старый олень поднял морду, снял с носа очки и тихо промычал. Он знал, что граф не одобряет, когда графиня спускается в конюшни. «Это небезопасно для такой молоденькой девушки», — говорит он, и он прав. Среди оленей есть чистокровки, дикие и необузданные, с рогами как пневматические дрели и соответствующим характером; а графиня действительно молода и наивна. Она носит им куски сахара в кармане платья. Крайне неблагоразумно.
— Радульф, тебя к телефону! — кричала она. Похоже, голос доносится откуда-то со стороны рысаков. Радульф обеспокоенно дернул левым ухом. Если она вздумает скормить кусочек сахара кому-нибудь из этих высокооктановых монстров, это может кончиться взрывом.
Он громко промычал ей оставаться на месте и никого не кормить, вскочил на ноги и молча зацокал вдоль рядов стойл. Он знал конюшни лучше, чем какой-нибудь таксист знает Бейуотер; должен был узнать за все эти годы.
— Радульф, вот ты где! — графиня вручила ему переносной телефон. — Это папа. Он говорит, что это срочно.
Радульф кивнул, и тусклый свет светильников, прикрепленных высоко под стропилами, блеснул на фольге, обернутой вокруг его рогов. Он поднес трубку к уху и промычал в нее.
— Му-у. Му-у. Му-у. Му-у? Му-у?! Му… — Радульф еще пару раз качнул рогами и повесил трубку. — Му-у, — объяснил он.
— Ох, боже мой, — произнесла графиня. — Полагаю, в таком случае нам лучше вернуться в дом.
— М-м.
— Думаю, ему понадобится много горячей воды и бинтов.
— М-м.
Они покинули конюшни, щелкая по дороге выключателями. Некоторое время в огромном здании царила тишина — не считая, разумеется, шарканья бесчисленных копыт и тихого ржания оленят.
Затем на сеновале № 2 раздался голос.
— Ты уверен, что это то место? — произнес он.
Послышался звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и тихий щелчок: кто-то включил фонарик.
— Помолчи, Галли. Я хочу подумать.
— Как тебе угодно.
Сидя на сеновале, Боамунд с различных позиций обдумывал положение; по крайней мере, пытался. Что-то — он не имел ни малейшего понятия, что именно, — постоянно мешало ему. Его соратник, Галахад Высокий Принц, с радостью отказался от любого участия в принятии решений еще на ранней стадии и был занят наведением глянца на свои ногти. Ноготь-на-Ноге чистил ботинки.
— Кто это был? — внезапно спросил Боамунд. Галахад пожал плечами, и отвечать пришлось Ногтю.
— Похоже, что-то вроде чертовски огромного северного оленя, босс, — сказал он. — Еще и ручного, судя по виду.
— Спасибо, ты очень мне помог, — произнес Боамунд, надеясь, что это прозвучало достаточно иронично. — Вообще-то, я имел в виду…
— Удивительно, как можно выдрессировать животных, — продолжал Ноготь. — У меня есть кузина, она работает в цирке, так она говорила мне как-то, что их львы…
