— Ладан, госпожа, — застенчиво сказал он. — Чтобы помазать Того, Который будет коронован тернием.
Женщина кивнула и положила сосуд рядом с коробочкой. Балтазар шагнул вперед на трясущихся ногах, преклонил колени и вытащил серебряный фиал.
— Миро, госпожа, — прошептал он, — чтобы умастить Того, кто никогда не умрет.
И вновь тень улыбки показалась на губах женщины. Она взяла фиал из рук Балтазара, несколько мгновений смотрела на него и затем положила рядом с другими дарами.
Почему они не сказали мне, пробормотал Клаус про себя. Проклятые ублюдки. Почему они хотя бы не намекнули?
Последовала минутная пауза, в течение которой остальные трое смотрели на него. Он решил действовать по вдохновению. Вытащив первое, что попалось под руку, из своей сумки, Клаус выдрал страницу из какой-то книги, чтобы завернуть это (книга была трактатом по орнитологии, и на вырванной им странице были нарисованы малиновки), и шагнул вперед.
— Э-э, — произнес он, суя пакет в руки женщине.
Она пристально посмотрела на него и медленно развернула пакет.
— Носки, — сказал он. — Как раз то, чего Ему всегда не хватало.
Выражение ее лица говорило о многом, когда она вытаскивала на свет пару длинных, по колено, чулок. Клаус поморщился.
— Они, возможно, сейчас немного великоваты для него, — сказал он как можно небрежнее, — но это ничего, он ведь скоро вырастет.
Женщина снова взглянула на него пристальным, жестким взглядом; потом она скатала носки в трубочку и уронила их на землю.
— Ты можешь идти, — сказала она.
— Спасибо, — промямлил Клаус, пятясь задом. — О да, разумеется, поздравляю с… э-э… поздравляю с праздником, как бы то ни было.
Он ударился головой о балку, все так же задом вышел за дверь и, повернувшись, кинулся бежать.
— Две недели спустя, — рассказывал граф, тяжело дыша, — я получил пакет. В нем была пара носок и письмо. Его доставил ангел.
Он помедлил, прикрыл глаза и продолжал.
— Письмо было не подписано, но, собственно, в этом не было нужды. Не буду утомлять вас пересказом первых трех абзацев, поскольку в них речь шла в основном обо мне. То, что можно назвать деловой частью письма, заключалось в нескольких последних строчках.
Коротко говоря, я был проклят. До скончания времен, говорилось в письме, пока Младенец не придет вновь, чтобы судить живых и мертвых, моя работа должна будет заключаться в том, чтобы доставлять подарки всем детям в мире — каждый год, в годовщину моего… в канун Рождества. Подарки столь же несообразные, нежеланные и бесполезные, как тот, что я счел подходящим преподнести Царю Царей.
И чтобы окончательно прояснить вопрос, на тот случай, если я не до конца уловил, что к чему, отныне в каждую рождественскую ночь каждый ребенок в мире будет также считать подходящим вешать в изножье своей постели самый длинный, самый грубый шерстяной носок, какой сможет найти, в качестве вечного напоминания.
Повисло тяжелое молчание.
— Н-да, — произнес Галахад, собираясь с мыслями. — Ну да как бы то ни было, при чем здесь эти Носки?
— Носки? — Клаус фон Вайнахт взглянул на него и засмеялся. — До тебя еще не дошло? Те носки, за которыми ты и твой друг пришли сюда, и есть эти самые Носки. Поэтому они так и называются, — добавил он с горьким смешком. — Неужели ты всерьез веришь, что я могу отдать их тебе просто так, за здорово живешь?
Боамунд придал своему лицу выражение, которое, как он надеялся, можно было счесть бесстрастным.
— Для тебя лучше, чтоб ты смог, — произнес он, — иначе тебе будет только хуже.
Фон Вайнахт повернул голову и взглянул на него.
— Пожалуйста, — добавил Боамунд.
— Нет. — Граф скривил губу. — Не думай, что я не был бы счастлив избавиться от них, — да я только об этом и мечтаю! Я ненавижу самый их вид. Но они мне не принадлежат, чтобы я мог отдать их кому-либо. По крайней мере, не тебе, — добавил он.
Боамунд внезапно почувствовал, что в ребра ему что-то тычется, и взглянул вниз.
— Что там у тебя? — спросил он. — Ты что, не видишь, что мы очень заняты?
— Это не займет и минуты, — ответил Ноготь. — Просто отойди сюда, чтобы он нас не слышал.
Боамунд пожал плечами и поднялся на ноги. Они отошли к очагу.
— Он рассказал тебе не всю историю, — сказал Ноготь, — я готов поручиться за это.
— Правда? — Боамунд приподнял бровь. — Тогда это, должно быть, действительно длинная история, поскольку…
Ноготь покачал головой.
— Все, что он рассказал, — истинная правда, про Носки и так далее. Но есть еще что-то. Я знаю, что есть.
— Ты знаешь?
— Да.
Боамунд поразмыслил. Он всегда знал, что все вокруг, даже слуги, знают гораздо больше него обо всем, что происходит, и так оно и должно быть. У рыцаря есть гораздо более важные занятия, нежели заниматься ерундой, узнавая о разных вещах. С его точки зрения, если голова набита знаниями, она становится слишкой большой, чтобы помещаться в шлеме. Тем не менее, разве не предполагалось, что все это предприятие держится в секрете?
— Откуда ты это знаешь? — спросил он.
Ноготь посмотрел вокруг.
— Я просто знаю, и все. Может быть, потому, что я карлик.
— А это-то здесь при чем?
— Расовая память, — объяснил Ноготь. — Это еще и потому, что уши у карликов находятся ближе к земле. Слушай, просто спроси его о Граале и посмотри, как он отреагирует. Давай, попробуй.
Боамунд кивнул. У всех великих героев, насколько ему было известно, были преданные и мудрые советчики, неизменно стоящие ниже по социальному статусу, но тем не менее ужасно умные; и самое приятное здесь было то, что их имена обычно выпадали из истории на относительно ранней стадии.
Он повернулся к графу, сдвинул брови, чтобы отразить на лице работу мысли, и медленно пошел обратно через зал.
— Ты чего-то не договариваешь, не так ли? — сказал он. — Давай-ка, выкладывай все начистоту.
— Мимо кассы.
— И не говори со мной в таком тоне, — отвечал Боамунд. — А как насчет Грааля? Ты мне об этом расскажи.
Вместо ответа фон Вайнахт взревел как бык и яростно заметался, пытаясь разорвать кушак от халата, которым он был привязан к креслу. Галахад, нахмурившись, потянулся за скалкой, которую он нашел на кухне.
— Ну-ка прекращай это, — прикрикнул он. — Ей-богу, некоторые люди…
— Рыцари! — плевался фон Вайнахт — Проклятые рыцари! Все как один. Попадись только мне в руки кто-нибудь из вас двоих…
Галахад ударил его скалкой. Это, по-видимому, возымело некоторый терапевтический эффект, поскольку он перестал рычать и ограничился убийственными взглядами. Боамунд кивнул.
