Ладно, посмотрим.
Я потребил последнюю ложку этой баланды, поднялся из-за стола, сгрузил тарелку в мойку и отправился к себе. Полежать, подумать, книжку почитать, там как раз интересное пошло.
Открыл на двадцать седьмой странице, где тайный агент Пински похитил из лаборатории консервативного профессора Блэксворта чертежи генератора Е-вибраций. С помощью этого генератора хозяева агента Пински — миллиардер Морган и президент Вайсхауэр собирались сдетонировать все взрывчатые вещества на территории Советского Союза. Прочитал восемь страниц. Профессор Блэксворт облучил Е-вибрациями американскую ондатру, американская ондатра сожрала пескаря.
Я снял с полки телефон, скрутил провода, позвонил Катьке. Дома её не было, перезвонил в музей.
Алло? — Катькин голос был преисполнен холодного официоза, будто я пересёкся с автоответчиком.
Привет, — сказал я.
Слащёв... — протянула она разочарованно. — Это ты...
Что делаешь?
Читаю, — ответила она.
Она вообще тоже читательница. Читает. Такое нынче редко. А родители только поощряют, не нарадуются. Для Катьки специально в книжный магазин даже новинки завозят. Обычно туда только детективы завозят, ну или как грибы солить, а для неё ещё и литературу настоящую. В единственном экземпляре. Задорого.
Это потому, что тётя Шура, Катькина мама, закончила только семь классов и хочет теперь, чтобы Катька пошла дальше её. Катька уже пошла, уже девять классов одолела. И кучу книг прочитала. Спроси её, кто такой Юкио Мисима, она скажет — японский писатель, который хотел стать диктатором, а только кишки себе расстроил. Всех литературных нобелевских лауреатов знает, а я только эту, которая про Нильса и бешеных гусей сочинила. Сельма Лагерлёф. Ну и наших тоже некоторых.
И вообще она разносторонняя. Катя Родионова.
А я тоже, между прочим, читаю, — сказал я.
Опять «Операция „Преисподняя"»? — ехидно осведомилась Родионова. — Опять про подземные танки?
Не, «Последняя война». Интересно. Там про это, про то, как...
Проклятые капиталисты чуть не уничтожили мир, — закончила Катька за меня.
Ну да. В общих чертах. Но мы вместе читаем. Можно загадать желание.
Я загадала.
Я тоже.
Мы помолчали.
Слащёв, — сказала Катька через минуту, — ты работать будешь?
Не знаю. Я сторонник свободы личности...
Короче, если решишь поработать, приходи в музей. Там поговорим.
И нагло разъединилась. Профессор Блэксворт облучил Е-лучами русскую выхухоль, русская выхухоль сдохла.
Я рассоединил провода, заложил книжку пиковой дамой и вышел на улицу.
Сенька сидел на моём крыльце и изучал карту. У него универсальная карта — он на ней всё обозначает: крестиками — места обнаружения и захоронения своих покойничков, кружочками — места метеоритных экспедиций.
Жаль, что ты не в Египте живёшь, — сказал я.
Почему?
А ты не слышал? Это же классический случай, во всех газетах писали и по телику говорили. Как в Египте метеорит убил собаку. Просто мечта настоящая. И метеорит — и дохлая собака. Вот тут бы ты развернулся!
Я рассмеялся. Сенька тоже хихикнул.
Смешно, — сказал он. — Я гляжу, тебя вдруг на трудовые подвиги потянуло?
А тебя? Так и будешь дохлятину по окрестностям собирать?
Сенька многозначительно улыбнулся.
У Шахова псина болеет, — сообщил он. — Мастино неаполитано, ну Диоген, ты знаешь, синего цвета. Он старый уже, рак у него.
У Шахова?
У какого Шахова, у псины его. На спине опухоль с два кулака, морда белая, не жилец. Издохнет скоро. А Шахов к нему привязан, он его чуть ли не с ложечки выкормил. Он ко мне уже обращался.
Диоген?
Шахов, идиот.
Да? Прямо обращался?
Ага, — мечтательно сказал Сенька. — Прямо обращался. Говорит, если сделаешь всё по высшему классу, сто баков подгоню.
Как это по высшему классу? — не понял я.
Ну как, как, — как водится, значит. Могила, скромная процессия, аккуратность, элегия из магнитофона.
На кладбище же нельзя собак хоронить, там же только люди...
Я даже оторопел немного.
Люди... Собаки — они же тоже как люди, — изрёк Сенька, — только говорить не умеют. К тому же это... собака — друг человека, это всем известно.
Я громко постучал себя по голове.
Сеня, ты со своим метеоритом вообще... Кто тебе разрешит на кладбище собаку хоронить?
Мне, конечно, не разрешат, — Сенька ухмыльнулся, — а Шахову разрешат, он человек авторитетный.
Мне нечего было сказать, я промолчал. Мэр города с моим братцем собираются похоронить на кладбище складчатую синюю седую собаку. Без комментариев.
На физиономии Сеньки сияло торжествующее выражение.
А чего он в «Ритуал» не обратится? — я попытался это бодрое настроение испортить.
Лицо брата переплавилось из торжествующего в презрительное.
«Ритуал»! — хмыкнул он. — Лошконавты, а не «Ритуал»! Да они покойников на грузовике возят!
А ты что, катафалк, что ли, организуешь?
Сенька загадочно промолчал, потом сказал:
Матуха на измене, сам видишь. У нас уже одна просрочка по кредиту была! Еле отбрыкались тогда.
А при чём здесь кредит? — не понял я.
При чём кредит? — Сенька округлил глаза. — Ты всё-таки притворяешься или на самом деле такой барановидный?
Ну притворяюсь. И что?
Сенька стал рассказывать:
Батон влетел в неприятности. Во-первых, там люди пострадали, а за это по макушке не погладят, это ясно. Папашу могут вполне под суд отдать — а это расходы. А во-вторых, там ещё трансформатор сгорел. Сам понимаешь, это ещё большие расходы. И вычитать будут из его зарплаты. Да батон вообще может загреметь! Вот мать и бесится. И денег нет, и папашу посадят. Втыкаешься?
Я втыкался.
Про Ерёминых слыхал?
Я слыхал. У нас все про них слыхали. Ерёмины взяли кредит. У нас полгорода уже взяло, модно это. Эти дураки тоже взяли, купили тачку. Ездили везде с довольными рожами. Потом пьяный Ерёмин-старший упал в канаву вместе с тачкой, сломал руку. Как-то нехорошо сломал, и нехорошо срослось. А работал он на лесопилке. А кому на лесопилке нужен криворукий? Кредит Ерёмины не отдали. Банк один раз людей прислал, другой раз прислал, потом вдруг у Ерёминых дом сгорел. Короткое замыкание вроде как. Короче, продали Ерёмины всё, что могли, в долги влезли, кредит вроде как отдали. Сейчас живут почти в землянке в Нельше.
