Человек невозмутимо продолжает говорить.
Все действительно совершенно белое. Все свидетельствует об имитационном эксперименте, о постоперационном анализе, о несколько необычном дебрифинге.
Человек упорно называет меня «доктором», это чистой воды абсурд. Может быть, это умышленно оставленная ниточка, проверка моих способностей?
– В том, что вы говорите, нет никакого смысла, забудем об этом. Не окажете ли вы мне любезность и не покажете ли ваши документы?
Здесь все совершенно белое. Его голос тих, как ночное белое небо над Арктикой. Блумберг. Натан. Даниэль. Штатный профессор нейропсихиатрии. Я знаю его имя, я слышал его голос в ночь неосуществившегося ухода. Я смутно припоминаю, что он «следит» за мной в течение многих лет.
– Я понимаю, вы идете по нашему следу со дня взрыва.
Его смех тоже тих и бел. Есть ли что-нибудь не белоснежное в этом низком мире?
Его слова тихи и белы, как снега Северной Канады, его улыбка бела, как раскрытый зев колодца во льду. Моя собственная органическая структура покрыта каким-то опаловым порошком. Белые стены, белый потолок и белый пол, белая кровать, белый свет.
И белое тепло моего собственного тела.
Видимо, весь мир, покрытый всепланетным облаком, образованным миллионами Нулевых Отметок, окрасился теперь в этот цвет. Все человечество теперь живет в подземных лабиринтах, где тень отбрасывает лишь этот белый изотопный свет.
Белые слова прорезают пространство пунктиром цвета слоновой кости. Голос – совершенно белый, речь – цифровая. Это ряд Чисел, это информация. Медицинская, социальная, юридическая, техническая информация. Это его правда.
– Сразу после обрушения Северной башни мы вернулись к вам и по-прежнему не нашли никого. Мы не сумели войти, даже Джонсон Бодри не преуспел в этом после многочисленных попыток.
Я не смог удержать улыбку. Частный детектив!
Что же они думали? Что обычная человеческая ищейка может просто по желанию проникнуть в святилище Наблюдателя?
– Видимо, ваша паранойя значительно осложнилась в течение две тысячи первого года, но вы достаточно умны и сумели скрыть от нас самые тревожные симптомы.
Я продолжал улыбаться. Я буду улыбаться на протяжении всего разговора. Я буду улыбаться теперь во время всех разговоров. Я буду улыбаться всегда.
– Затем мы с Бодри и его молодым помощником целыми днями прочесывали весь Южный Манхэттен, потом проверили весь остров. Навещали ваш дом, открыть который по-прежнему не смогли. На следующий день мы собрались всей командой. Джонсон Бодри тоже присутствовал. Выходов из ситуации оставалось не так много.
Я улыбаюсь.
Моя улыбка белее белизны, со всех сторон окружающей нас. Моя улыбка ясно говорит: ваши «выходы» в основном являются лишь новым витком проблем.
Такова ваша история, переменчивая с самого начала вашего рода.
Я знаю этот выход – это два черных «форда-юкон». Это радиосообщения, которые я перехватил вчера ночью, в гуще леса. Это называется «правительственное агентство».
Это называется ФБР.
– Ваши Джи-Мены не сумели помешать пассажирским самолетам врезаться в башни. И вы действительно верите, что они могли помешать нам убежать с Нулевой Отметки? Вы действительно верите, что они способны помешать нам покинуть гигантскую Нулевую Отметку, в которую превращается ваш мир?
– Доктор Уильямсон, вам попала в голову пуля, вы едва не умерли. К счастью, один из Джи-Менов, как вы выражаетесь, смог с моей помощью поддержать в вас жизнь до прибытия подкрепления.
Все становится еще белее. И всегда будет становиться еще белее.
– Почему вы все время меня «доктором» называете?
– Да потому что вы – доктор, доктор! Вы – один из самых известных физикохимиков Восточного побережья. У вас есть докторская степень по биохимии, вы несколько раз проходили практику по судебной медицине, вы – магистр микроэлектроники, вы были одним из самых блестящих ученых вашего поколения. Раньше.
Моя улыбка – паковый лед. Моя улыбка – абсолютный ноль.
– Когда раньше?
Человек, пришедший из белизны, наблюдает за мной несколько долгих секунд.
– Быть может, в конце концов, у вас действительно временная амнезия. Пуля, попавшая вам в голову, спровоцировала некоторые серьезные осложнения.
Моя улыбка становится еще белее, еще холоднее, еще абсолютнее. Клеточные ткани моего мозга должны были восстановиться сами до приезда их чертовых врачей.
Теперь я начинаю лучше отдавать себе отчет в том, что же произошло, где я нахожусь в действительности, почему, как…
Я начинаю понимать, что Материнский Корабль на самом деле очень далеко. Я начинаю понимать, что никогда не увижу свою дочь. Я начинаю понимать, что навсегда останусь пленником этой планеты.
Моя улыбка по-прежнему сияет всей белизной этого мира.
– Я совершенно не страдаю потерей памяти. Я помню вещи, которые произошли так давно, что вы и вообразить себе не можете.
– Вам кажется, что вы помните вещи, которые произошли давно.
– В таком случае, расскажите мне, что же случилось раньше, как вы утверждаете.
Минутное молчание в абсолютной тишине, я отдаю себе отчет в том, что «доктор» подыскивает слова.
Словам предшествуют цифры.
– Тысяча девятьсот девяносто седьмой год, доктор Уильямсон. Шестое июня. Примерно восемнадцать часов тридцать минут. Маленькая дорога на севере штата Нью-Йорк, на западе Аппалачей.
– Я действительно хорошо знаю эти горы.
– В том-то и дело, что нет. Вы их совсем не знаете или знаете очень плохо. Вы попали в автомобильную аварию.
– Которая, по вашему мнению, явилась причиной моей амнезии? А почему же я помню все остальное? Шутка висельника, да не очень удачная.
– Это не шутка, и авария вызвала не амнезию, а ваше нынешнее состояние.
Ах да, конечно, маниакальная шизоидность с параноидальными тенденциями.
– В первый раз слышу об автомобильной аварии, жертва которой попадает в психиатрическую клинику.
Еще одна минута белой чистоты.
Слово «чистый» – «pur» произошло от греческого слова «pyros» – огонь.
– Машину вели вы, доктор. Врезавшийся в вас пикап отшвырнул вашу «хонду-аккорд» на несколько метров в сторону, вы вылетели через лобовое стекло и физически пострадали несильно.
Я жду продолжения, вылетел я или нет, сильно я пострадал или нет, – где связь с моим пребыванием здесь, где связь с две тысячи первым годом?
Тянутся несколько ледяных секунд.
– Вы вели машину, доктор, и с вами ехали еще два пассажира. Два пассажира, которым повезло гораздо меньше, чем вам.
