Какая-то ударная волна пронизывает меня с головы до ног, очень белая волна, еще белее, чем мое тело, полное белой теплоты.
– Теперь вы вспоминаете, доктор?
Что я должен вспомнить, что я должен придумать, что я должен изобрести для того, чтобы доставить ему удовольствие?
Моя улыбка – звезда. Звезда, к которой тянется все мое существо.
– Доктор… шестого июня тысяча девятьсот девяносто седьмого года в машину, в которой находились вы, ваша жена и ваша дочь, врезался обслуживавший стройку пикап с пьяным рабочим за рулем, вы выжили, но ваша жена и ваша дочь после аварии скончались. Машина загорелась, вы ничем не могли им помочь. Первые психотические симптомы у вас появились довольно быстро, уже через несколько месяцев. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году вам пришлось отказаться от исследовательской работы, вы консультировались у нас в начале лета, если говорить точно, седьмого июня. Я думаю, эта дата должна вам кое-что сказать…
Я смотрю на человека в белом халате. Ничто из того, что он говорит, даже отдаленно не напоминает правду. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году я несколько раз ездил в командировки во Флориду и в Техас, а к канадской границе вообще не приближался.
Здесь все белое. Все белое, как ложь. Все белое, как небо, которое таким образом скроет появление луча света из космоса.
Автомобильная авария. Ничего лучше не придумали?
Я думаю о своей дочери, которая плывет к альфе Центавра, я говорю себе о том, что нам хватило времени только попрощаться. Эта секунда каленым железом прожжет любую психиатрическую белизну и поможет мне путешествовать вместе с дочерью в Материнском Корабле, в межзвездном пространстве, в гуще тьмы, завидующей моим мечтам.
* * *
Идут дни в белом мире людей в белых халатах.
Каждое утро Натан Блумберг наносит мне визит. Он разговаривает со мной. Он рассказывает мне свою правду. Он объясняет мне, кем я являюсь и кем я не являюсь.
Моя улыбка бела на всю грядущую вечность.
Мой мозг по своему обыкновению воспринимает, расшифровывает, запоминает. Он – мир внутри их мира. Он – клетка свободы внутри их терапевтического пенитенциарного учреждения.
Сегодня Блумберг приходит с толстой папкой в руках.
В ней, помимо десятков страниц полицейских, медицинских, юридических и других отчетов, находится огромное количество фотографий.
Это снимки, сделанные в моем доме на Уолкер-стрит сразу после нашего отъезда.
– Вы узнаете эту комнату?
Это чердак с низким потолком, где находились все системы теленаблюдения.
Я улыбаюсь улыбкой, полной невидимой белизны:
– Туалет в институте Смитсониан?
Моя улыбка будет неизменной до конца этой Вселенной, до конца их маленького мира, во всяком случае, до конца моей собственной персоны.
Хотя, кажется, моей «собственной» персоне конец уже настал?
– Хорошо, мы вернемся к Уолкер-стрит попозже. Я надеюсь, вы помните, что уехали в Лабрадор, в Канаду?
– Естественно. Это место нашей встречи с зондом.
Легкий вздох, сменяемый несколько натянутой улыбкой.
– Где-то между Канериткоком и водохранилищем Смоллвуд мы нашли военный бинокль.
– Правда? И конечно, никто другой в той местности не мог обладать подобным предметом и потерять его. Всем известно, что на Лабрадоре нет ни одного охотника за дичью.
– Там был не только бинокль, доктор, поблизости лежал и другой предмет. Он тоже является вещественным доказательством.
Я прекрасно знал, о чем он говорит. Когда вживление портативной системы перемещения заканчивается и осуществляется световая транспортация, уже ненужный, внешний эпидермический архитрав системы падает на землю. Если они захотят понять, что это такое и для чего это нужно, им понадобится несколько тысячелетий интенсивных занятий.
И я лгу без малейших угрызений совести:
– Предмет? И какой же предмет?
– Именно это мы и хотим понять. Мы знаем, что его изготовили вы, на нем повсюду ваши отпечатки пальцев.
Я вооружаюсь почти непринужденной улыбкой:
– Вы не сможете ничего понять.
– Мы спрашиваем себя: а кто-нибудь другой сможет?
Я замечаю едва прикрытый сарказм. «Других», тех, кто смог бы ему ответить и дать инструкцию по применению прибора, в той части Галактики, которую мы контролируем, миллиарды, если не больше.
– Конечно. Если вы не понимаете, как это работает, значит, никто не поймет.
Ирония веры против сарказма скептицизма.
– Нет. На самом деле все несколько проще. После изучения оказалось, что это соединение информационных компонентов не может служить ни для чего. Никакой пользы. Никакого применения. Никакой логики.
Я засмеялся смехом, еще более белым, чем белизна спускающегося с неба света.
– О пользе вы не знаете. Применение еще долго будет вам неизвестно. Логика будет недоступна вам еще долгие тысячелетия. Что смогло бы сделать из вашего персонального компьютера племя времен палеолита, тотем?
Человек не смеется, он едва заметно улыбается, с меньшим сарказмом. Я почти чувствую некое сочувствие. Свое сочувствие он может себе глубоко засунуть в то место, на котором сидит.
– Вы не могли бы в двух словах объяснить, для чего это предназначено и как это работает, доктор Уильямсон?
– Да, я могу. Благодаря этому прибору моя дочь смогла достигнуть зонда перемещения, а потом и Материнского Корабля.
Долгий вздох.
– Доктор Уильямсон, я очень хорошо знаком с вашими навязчивыми идеями, но вам не хуже, чем мне, известно, что ни зонда перемещения, ни Материнского Корабля на орбите Юпитера не существует.
– На Кольце Астероидов, – мгновенно исправляю я его. – И если вы не видели света в небе, то ваша близорукость ведет вас прямо к полной слепоте.
– Свет? Какой свет? Вы что хотите сказать?
На этот раз долгий вздох сорвался с моих губ.
– Вы не заметите, даже если взорвется ваше собственное солнце, как вам можно что-то объяснить?
Минута или две проходят в тишине, потом белизна проявляется вновь.
– Только что вы сказали «моя дочь», имея в виду Люси Скайбридж. Я надеюсь, вы прекрасно понимаете, что такого рода заявления осложняют ваше положение, особенно в глазах ребят из ФБР. Вы совершили массу федеральных преступлений: использовали фальшивые паспорта, нелегально пересекали границу, и это не говоря уже о пресловутом похищении ребенка. Вас спасло лишь то, что вами занимается наша команда. Наша защита будет опираться на многие годы углубленного изучения вашего случая.
– Да, я знаю, глубокая шизоидность с маниакальными и параноидальными тенденциями. Звучит хорошо, должен признать. Позвольте мне просто сказать, что определение «похищение ребенка» совершенно смехотворно. Ответьте мне: если ребенка спасают из горящей башни, значит, его похищают?
