Это зависит от неисчислимого количества факторов. Но результат, кстати, все равно останется неизменным. Как бы ни менялись местами члены уравнения, что бы ни сделал человек в ящике, он умрет. Его воля к жизни будет подвергнута испытаниям, но он умрет, и он об этом знает. Его жизнь в ящике – лишь видимость существования, она гораздо страшнее смерти. Он превратился в машину.
Люди, находящиеся перед стеной света, не умрут. Вы, естественно, понимаете, что речь здесь идет не о проявлении сочувствия по отношению к ним, а скорее о высшей степени сарказма, являющегося свойственной мне формой милосердия: сначала последний пируэт, который я исполню перед ними. Правда, видеть меня они не смогут, и поэтому их помощь полиции окажется крайне ограниченной. Все, что они хотели сказать, они уже сказали или говорят сейчас, с огромным количеством децибелов, на языке машины. Не забывайте: они были машиной с самого начала операции, но по окончании эксперимента их жизнь станет страшнее, чем смерть. Слепые, наполовину глухие, скорее всего немые, травмированные разрядами электричества и ужасом в квадрате… Сколько им останется жить после того, как машина, в своей непредсказуемой манере, решит прекратить подачу питания? Жизнь будет жизнью лишь номинально.
Вы начинаете лучше понимать значение слова «техничный»?
Человек в ящике жмет на педали. Он занялся этим сразу же после того, как очнулся. Это одно из основных положений инструкции, хотя и совершенно пассивное. Ящик содержит чуть больше четырех тысяч пятисот литров воздуха. Примерно пять часов автономного дыхания без помощи электроцепи.
То есть в ящике можно спать. Условия, конечно, спартанские, но, по крайней мере, ты уже лежишь.
Воздух разряжается в постоянном темпе. Пять часов сна – это дозволенный максимум, притом что ящик действительно до отказа наполнен кислородом. Маятник качается между мускульными затратами и усталостью, вызванной нехваткой сна. Равновесие шаткое, сколько оно продлится – неизвестно, поскольку оно зависит от питательной трубки.
Ему не только нужно работать, но и, как и любому трудящемуся, нужно думать только о своей работе.
Здесь нет поклонниц, нет грума, которого можно оскорблять, нет курьера, которого можно изуродовать ударом бутылки шампанского.
Есть только ящик и ты, друг мой.
Ты и твое изображение в телевизоре, которое на тебя смотрит.
Апофеоз телереальности: то, что ты видишь, – это ты, наблюдающий за собой и передающий себе изображение. Ты тоже замкнут в цепь, как пара, противостоящая светящему прожектору.
Цепь практически не выходит за пределы ящика, за пределы тебя, она поляризуется между тобой и тобой, между тобой и твоим изображением, между тобой и призраком, в которого ты превратился, призраком, чьим воплощением в самого себя ты будешь восхищаться.
Я надеюсь, что, помимо престижных автомобилей, ты немного интересовался и велогонкой «Тур де Франс».
Камера потока света: вернемся к двум друзьям, утонувшим в свете, носителями которого они являются. Носителями и регуляторами.
Глаз.
Фотоны.
Высыхание роговицы.
Рука.
Джойстик.
Боль от электрического удара.
Разрываемые белым шумом барабанные перепонки.
Электрическая цепь.
Все сначала.
Распределение времени контроля цифровой случайностью.
Пульт выживания органов при помощи пульта уничтожения органов соседа.
Замкнутая цепь.
Все сначала.
Вопли, отмечающие колебания интенсивности светового, электрического или звукового потоков.
Вопли, издаваемые тем самым органом, который испытывает боль.
Машина для обжигания языков.
Машина для кремирования слова.
Свет, производящий темноту.
Электричество по кругу.
Насыщенная цепь.
Все сначала.
Глаз.
Фотоны.
Кровь на роговице.
Побелевший от слепящего света хрусталик.
Рот, распухший от разрядов электричества и ставший куском фиолетового мяса.
Истерзанные уши, травмированные слуховые каналы, струйки крови, стекающие к мочкам.
Судорожная дрожь в конечностях.
Судорожная дрожь руки, держащей джойстик.
Абсолютная цепь.
Все сначала.
«Science is a Crime against Humanity»?
Позвольте мне исправить это высказывание так, чтобы оно подходило для наших друзей машины:
«Crime is the Science against Humanity»
[96]
.
Джон? Мари-Клод? Torchfi re? Ray of Light?
Так пусть же мой смех выплеснется вам прямо в лицо. Что здесь, по вашему мнению, можно было бы так назвать?
Нет, здесь есть устройство А и устройство А'. Точка. Они очень тесно связаны, но при этом и очень четко отделены друг от друга тем, что их объединяет, – электрическим потоком, процессом, происходящим в машине, которой они стали.
Тут возникает один важный вопрос: сколько времени продержатся их органы?
Вопрос коррелированный: когда случай решит остановить машину?
Вы начинаете понимать все лучше и лучше эту прекрасную последовательность инверсий, приводящих во взаимодействие машину-ящик и машину-свет. Здесь важен человек. Насущно важен, надо сказать, поскольку без устройства из плоти, которое я помещаю в середину машин, их трудно было бы отличить одну от другой.
Единственный способ остановить машину в ящике – это привести в действие деталь, контролируемую человеческим устройством. В машине-свете – это сама машина, но ни она, ни устройства, которыми она занимается, не могут заранее догадаться, в какой момент отключится электричество. Это решит только случай. Машина – всего лишь счетчик. Случай укажет желаемую цифру, естественно, после того, как пройдет некоторое время, минимальный период, определенный мною в качестве периода существования этого мира. Поэтому мы посвятили его в боги замещения.
Наблюдайте внимательно и попробуйте оценить разницу в ритме работы двух механизмов.
Я очень хотел бы, чтобы мои труды не пропали зря.
Устройство «Томи» в своем ящике учится контролировать систему выживания. После долгих часов паники, после целого дня, истраченного на слезы и попытки позвать на помощь неизвестно кого или заговорить с кем-нибудь, способным его услышать, вернее, выслушать, устройство поняло, что для выживания нужно просто подчиняться законам машины.
Оно их очень быстро усвоило. Гораздо быстрее, чем законы республики или простые правила хорошего тона.
