Не проронив по дороге ни слова, он припарковал машину на подземной стоянке аэропорта и жестом пригласил спутников выходить.
Маша шла на автопилоте, гоняя в голове одну-единственную фразу, позволяющую ей держаться: «Поплачу потом».
Макс за все утро произнес от силы несколько дежурных слов, за завтраком попросив крепкого кофе и потом коротко поприветствовав смешного, всклокоченного, похожего на подгулявшего клоуна Клайва.
Англичанин закатил опухшие глаза и, прижав руки к груди, изобразил искреннее раскаяние.
Они приближались к паспортному контролю. Маша боялась смотреть на своего друга. Если бы их взгляды нечаянно пересеклись, то сдерживаемые с раннего утра слезы хлынули бы ручьем. Ей удавалось улыбаться, автоматически отвечать на реплики Клайва. В момент расставания она шагнула к Максимильяну и позволила себе сделать глубокий вдох, стараясь запомнить запах теплого молока с медом, что исходил от его кожи.
Она не осмелилась смотреть ему в глаза, лишь любовалась красиво очерченными губами, которые робко шептали:
— Когда ты решишь… если ты решишь вернуться, — поправился парень, и Маша почувствовала его боль, — черкни мне пару фраз в «Фейсбуке».
Она молча кивнула, переведя сухой воспаленный взгляд на еще не до конца протрезвевшего англичанина. Тот театральным жестом вырвал из своей груди трепещущееся в руках сердце.
«Паяц! Мне будет не хватать тебя тоже».
Потом Маша все же осмелилась поднять глаза на Макса и на кратчайший миг словно коснулась его души, изо всех сил желая согреть своим теплом. Она мечтала в последний раз дотронуться до его нежных губ хотя бы кончиками пальцев, но не посмела.
«Я недостойна тебя. Прости и скорее забудь».
Не сказав ни слова, она исчезла за стеклянной кабинкой пограничного поста. Максимильян обреченно поник головой. Две глубокие складки прорезали его лоб. Лик ботичеллевской Мадонны поблек, теряя краски, подернулся инеем.
— Как думаешь, Старик, она взаправду ушла? Опять?
— Поживем — увидим…
Сказка Шварцвальда. Отец Иоахим
…Регина молчала, услышав признание Михаэля и просьбу о благословении. Ее темные как ночь глаза смотрели на Кристину. Каменное лицо колдуньи не выражало никаких чувств. Михаэль, отведя испуганный взор от кормилицы, взял ледяные дрожащие пальцы любимой и попытался согреть в своих руках.
Мучительное, мертвенное молчание прервал отчаянный крик сойки, пронесшейся над лесной хижиной в поиске добычи.
— Назовешь дочь Анной, в честь нашей матери, Маленькая Птичка, — вдруг произнесла Регина, потом повернулась к Люстигу и тем же спокойным тоном закончила: — Ты не можешь взять Кристину в жены. Когда я просила тебя заботиться о ней как о сестре, то не кривила душой. Вы рождены от одного отца, краснодеревщика Вильгельма из Фогельбаха. Твоя мать Магдалена, поддавшись мимолетной страсти, понесла от него и, разрешившись от бремени в стенах этого дома, была вынуждена оставить ребенка мне, опасаясь гнева барона. Ваш ребенок зачат от кровосмешения.
Кристина жалобно вскрикнула и без чувств сползла на земляной пол хижины. Михаэль бросился ей на помощь. Он поднял безжизненное тело молодой женщины и бережно отнес на кровать. Потом повернулся к кормилице, глаза его сверкали яростью.
— Что такое ты говоришь! Как это могло произойти? Ради чего ты хранила проклятую тайну?
Регина была холодна и невозмутима.
— Молчи, глупец! Ты нарушил клятву, данную мне! — лицо ведьмы-отшельницы скривилось от боли. — Видно, не обошлось здесь без вмешательства темных сил. Рогатый перевертыш справлял жатву?! Знаешь ли ты, мой мальчик, что сердце Кристины изначально обещано другому? И теперь тот несчастный покалечен, искровавлен, повержен ниц. Он стоит на краю между жизнью и смертью!
Михаэль опустился на стул и, сжав виски, пытался успокоить нечеловеческую боль, раскалывающую его голову на части.
— Откуда ты знаешь, что Вильгельм Кляйнфогель мой отец? — выдохнул он.
— Мне ли не знать, от кого понесла моя слабая на передок сестра? — голос Регины, словно раскат грома, прокатился по темным углам хижины.
— Сестра… — только и смог вымолвить уничтоженный Михаэль. — Это невозможно…
— Отнюдь! — отрезала кормилица.
Ведьма поднесла к губам бледной как смерть Кристины пузырек с кровавым эликсиром. Девушка прерывисто вздохнула, открыла пустые глаза, и в тот же момент целебный настой погрузил ее в спасительный сон.
— Ей нельзя возвращаться в Фогельбах. Отец не примет назад обесчещенную дочь. Он оголил свой разум, не оставив душе права сомневаться и сопереживать. Посвятил себя служению идолам, забыв о главной благодати — свободе выбора. До разрешения от бремени Маленькая Птичка останется у меня. Потом решим. — Вцепившись взглядом в недоумевающего Михаэля, Регина закончила: — И не перечь. Ты немало дров наломал… Скажи спасибо, что не заставляю тебя разлюбить ее. Над этим я не властна. Но побойся своего справедливого и доброго Бога, не веди под венец ту, которую обязался хранить как сестру.
Голова Михаэля без сил опустилась на стол.
Регина, тяжело вздохнув, вышла из сеней, тихо прикрыв за собой дверь. Подняла глаза, налитые долго сдерживаемыми слезами, на низкое свинцовое небо. В тот же миг она по-волчьи оскалила зубы и бросила со злостью:
— Не сомневаюсь, ты все слышал. Скользишь за людьми, что-то вынюхиваешь и выискиваешь, словно шакал!
— Матушка, — осклабился Хассо, — вы несправедливы к своему родному сыну.
Регина усмехнулась:
— Волчье сердце, что выменял той ночью, не дает тебе покоя? Оно жаждет человеческой крови? Кто будет твоей следующей жертвой, оборотень?
Хассо весело рассмеялся:
— Ты, матушка! Я сожру тебя с потрохами, мерзкая ведьма, за то, что лишила меня богатого дома, знатного положения, уважения и почитания. Вместо этого я, словно шавка, бегаю на посылках и получаю жалкие крохи с барского стола.
Регина не моргнула глазом:
— Ставший однажды шавкой будет угодливо скулить и вилять хвостом не перед этим, так перед другим хозяином. Твой новый господин купил тебя с потрохами, но не ровен час выкинет на свалку как плешивого бешеного пса.
Водянистые глаза Хассо превратились в узкие щелки. В голосе зазвучала ненависть:
— Посмотрим, за кем будет последнее слово.
В то же мгновение он словно призрак растворился в темноте.
— Бедный мальчик, ты сам не ведаешь что творишь, — прошептала Регина. Две крупные слезы скатились по ее щекам.
Из спасительного забытья, в которое погрузил девушку чудодейственный эликсир, вернулась лишь ее половина. Вторая так и осталась блуждать в сумрачных мирах забвения, наслаждаясь покоем.
