Взяв меня за руку, она направилась в библиотеку, где мы действительно обнаружили преподобного отца Петита, который сидел в том же кресле, с той же книгой на коленях, открытой на той же странице; из полуоткрытого в блаженной улыбке рта доносились ритмичные музыкальные трели.
— Как сидел, так и сидит. Ни на миллиметр не сдвинулся.
— О да, мадам, — отозвалась впустившая нас горничная. — Он хорошо покушал и выпил бутылочку «Фраскати».
— Он такой милый, когда спит, — заметила маркиза. — Похож на большого ребенка.
— Он очень многому меня научил, — сказал я. — И если в субботу нам хоть чуточку повезет, то исключительно благодаря ему.
— Как это благородно с твоей стороны, дорогой преподобный Десмонд. А теперь отправляйся к себе и отдыхай. С этой минуты только отдых, отдых и еще раз отдых — и больше ни слова. А ты знаешь, что Энрико между выступлениями вообще не разговаривал?
— Но я не Карузо, мадам.
— Это мы узнаем в субботу, — улыбнулась она. — А теперь мне тоже пора отдохнуть. Что-то я притомилась. Как ты, наверное, заметил, я уже очень немолода.
— Умоляю, не произносите таких отвратительных слов. Мадам, как и прежде, великодушна, очаровательна и обворожительна. И вообще, вы просто ангел. По крайней мере, по отношению ко мне.
Она с легкой улыбкой покачала головой и проводила меня наверх, где мы и разошлись по своим комнатам.
VI
В субботу рассвет был настолько прекрасным, что Десмонд, всю ночь ворочавшийся с боку на бок, поднял жалюзи, чтобы впустить в комнату солнечные лучи. Потом он забрался обратно в постель и минут десять лежал, обдумывая планы на день. Десмонд, конечно, нервничал, так как очень хотел завоевать Золотой патир, причем даже не для себя лично, а скорее, чтобы доставить удовольствие отцу Хэкетту и, конечно, отплатить добром за добро ему, маркизе и особенно отцу Петиту. Позже он признавался мне, что мысленно постоянно возвращался к тому злополучному финальному матчу за Щит шотландских школ, который я так жаждал выиграть, но, увы, не смог.
Стук в дверь нарушил ход мыслей Десмонда. В комнату вошел его низкорослый наставник, уже успевший одеться и помолиться.
— Как спалось? — поинтересовался Десмонд.
— Хорошо. А тебе?
— Отлично! — с наигранной жизнерадостностью воскликнул Десмонд, чтобы его ответ звучал правдоподобнее.
— Прекрасный день сегодня.
— Исключительный.
— Когда будешь готов, спускайся вниз. Я там все для тебя приготовил.
В цокольном этаже была устроена маленькая часовня, где они теперь каждый день молились.
— Все, спускаюсь прямо сейчас.
— Хорошо!
Десмонд не стал бриться, а быстренько натянул старый костюм и спустился вниз, чтобы присоединиться к отцу Петиту в часовне в виде грота из неотесанного камня с простым алтарем, распятием, статуей Девы Марии, двумя скамеечками для молитвы, словом, в типичном для богатых итальянских домов месте для молитв и отправления треб. Отец Петит со свойственной ему предусмотрительностью захватил все необходимое из семинарии.
Десмонд читал мессу, отец Петит помогал ему за причетника, и можно было предположить, что их молитвы — и молодого священника, и того, что постарше, — были заряжены одним общим горячим желанием. Десмонд прочел благодарственную молитву, и они поднялись наверх, где их уже ждал сытный английский завтрак: яйца с беконом, джем и тосты.
Пожилая служанка, подававшая завтрак, шепнула Десмонду:
— Госпожа маркиза просила передать, чтобы вы позавтракали поплотнее. Ланч будет совсем легким.
— Так и сделаем, — улыбнулся Десмонд. — А что, маркиза не спустится к завтраку?
— Она редко спускается раньше десяти.
Этот ответ напомнил Десмонду, что его покровительница — несмотря на всю свою живость, обаяние и неустанную заботу о нем, Десмонде, — дама уже в летах, если не сказать пожилая. Он понял, что должен во что бы то ни стало победить, хотя бы для того, чтобы наградить ее за безмерную доброту.
Позавтракав — в отличие от своего старшего товарища, Десмонд ел с отменным аппетитом, — они прошли в библиотеку.
— Нет ничего хуже, чем быть в подвешенном состоянии, — заметил Десмонд. — Словно висишь над обрывом на тонкой веревке. Полагаю, мне нельзя выходить из дому?
— Это абсолютно исключено. И ты должен как можно меньше говорить.
— Боже, благослови Карузо! Если б я только мог петь, как он!
— Обязательно сможешь, если будешь помнить все, чему я тебя учил. Успокойся и стой на месте. Большинство молодых итальянцев будет порхать по сцене, прижав руку к сердцу. А теперь послушай меня. Пока вы с маркизой ездили за покупками, я навел кое-какие справки. Что ты собираешься петь после обязательной программы?
— Как мы и договаривались. «Розовым утром алел свод небес» из «Мейстерзингеров». В переводе на итальянский.
— Нет-нет. Послушай меня. Кардинал от папской курии в судейской комиссии, этот немецкий кардинал очень-очень важная персона. А потому тебе надо спеть Вагнера по-немецки.
— Так мне даже больше нравится. А зал большой?
— Очень большой, с широким балконом первого яруса. Зал будет битком набит. Ни одного свободного места. Акустика исключительная. Судьи будут сидеть на сцене, причем в жюри войдут самые важные и сведущие люди, профессора музыки, члены папской курии, включая кардинала, а также члены Музыкального общества. Я попросил разрешения посадить нашу маркизу вместе с жюри, но получил категорический отказ. Поскольку это может быть расценено как протекционизм и настроить против тебя судей.
— Охотно верю. И где ж тогда будет сидеть маркиза?
— Все участники конкурса — их число будет уменьшено до двадцати — займут первый ряд. А ряд за ними, отгороженный от зала шнуром, отведен для почетных гостей, включая нашу добрейшую хозяйку.
— Прекрасно! Полагаю, на сцену поднимаются по ступенькам?
— Совершенно верно. Кандидаты по очереди поднимаются на сцену, исполняют две вещи из обязательной программы и получают оценки. После подсчета очков десять человек выбывают.
— И могут отправляться домой, бедняги!
— Да, они выбывают из числа участников конкурса. Оставшимся снова предлагается исполнить очень сложное музыкальное произведение, ставят оценки и подсчитывают очки. Шестеро получивших наименьшее количество очков выбывает. Потом оставшимся четырем предлагается еще более сложный отрывок, после чего двое выбывают, а двое остаются. И они уже могут выбрать произведение по собственному желанию. Их исполнительское мастерство будет оценено судьями, после чего один уедет ни с чем, а другой — с призом.
— Довольно жестокая процедура.
— Зато в высшей степени справедливая, дорогой Десмонд. Для того чтобы кто-то один мог победить, все остальные должны проиграть. И, кроме того, какая возможность переживать и насладиться музыкой для aficionados
[29]
. И можешь мне поверить, таких поклонников музыки, готовых аплодировать, очень и очень много.
