— Спасибо, Джо. Огромное тебе спасибо, — прошептал Десмонд, чувствуя комок в горле.
Джо с отеческим участием смотрел, как Десмонд с удовольствием прихлебывает горячий чай, а когда тот закончил, сказал:
— Тут две дамы, сэр. Миссис Боланд из Боллсбридж
[48]
с сестрой, очень милые женщины, настоящие леди, я их хорошо знаю. Спрашивают, не окажете ли вы им любезность подойти к их столику.
— Нет, Джо, — решительно покачал головой Десмонд. — Поблагодари их, конечно, от моего имени. Я твердо решил никогда не принимать подобных приглашений.
— Понимаю, сэр. И еще больше уважаю вас за это. Хотя, конечно, те дамы, да и остальные, что здесь бывают, действительно настоящие аристократки и очень хорошие люди. А теперь, если вы готовы, я могу показать вам вашу комнату.
Комната, с окнами в тихий дворик, расположенная на первом этаже, оказалась маленькой, но опрятной, с умывальником и аккуратной односпальной кроватью. Десмонд упал на кровать и закрыл глаза.
— У вас еще больше часа до обеда, сэр, — сказал Джо, осторожно прикрывая за собой дверь.
Десмонд проспал до семи часов. Разбудил его Джо, который принес обед.
— Мистер Мейли лично все заказал, — поставив прекрасно сервированный поднос на маленький столик у окна, сообщил Джо. — Он решил, что для первого вечера вам больше подойдет что-нибудь легкое. — И уже стоя в дверях, добавил: — Вы бы видели вечерние газеты, сэр! Очень хорошие отзывы!
Но Десмонда мало волновало, что пишут о нем в газетах. Недавние события ожесточили его душу, он словно оделся в броню безразличия и странной невосприимчивости. Хорошо это или плохо, но ему все казалось поверхностным и абсолютно неважным.
Тем не менее он отдал должное обеду, состоявшему из чашки вкуснейшего говяжьего бульона, большого куска палтуса с ранними помидорами и двух бокалов белого вина. На десерт было шоколадное суфле со взбитыми сливками.
Уже очень давно, наверное, много-много месяцев, со времени счастливого пребывания в Риме, в гостях у маркизы, он не пробовал такого обеда, который, кстати сказать, чрезвычайно взбодрил его, позволив восстановить силы. Десмонд чуть улыбнулся, обдумывая программу вечернего выступления; он решил, что внесет в исполнение элемент небрежной виртуозности. Он все еще пребывал в раздумьях, когда дверь распахнулась и в комнату вошел не кто иной, как сам Мейли — улыбающийся и довольно потирающий руки, дружелюбный и очень внимательный Мейли.
— Ну что, Десмонд, все в порядке? Обед понравился? — спросил мистер Мейли, а потом, не выдержав, воскликнул: — Ты бы видел вечерние газеты! Полный экстаз! Пишут, что ты переплюнул даже Джона Маккормака
[49]
. В обеденном зале ни одного свободного места, нам пришлось организовать еще тридцать мест в холле. Надеюсь, такая толпа тебя не слишком смутит?
— Ничуть. А можно мне будет остаться здесь на ночь, если я слишком устану?
— Конечно, старина. А завтра подыщем тебе что-нибудь получше.
— Благодарю вас, мистер Мейли. Но мне и здесь хорошо. Эта комната чем-то напоминает комнатушку, в которой я жил в Испании в свою бытность послушником.
— Ладно-ладно, любое твое желание — закон. Ты ведь понимаешь, как мне хочется доставить тебе удовольствие, — расплылся в улыбке мистер Мейли и, замявшись, спросил: — Ну как, к восьми будешь готов?
Десмонд ответил ему сдержанной безразличной улыбкой, что отражало его теперешнее душевное состояние. К восьми часам он успел причесаться и умыться холодной водой, словом, был полностью готов. Он вышел из комнаты — внутренне собранный и абсолютно невозмутимый, но ему даже на миг не пришла в голову мысль помолиться об успехе предстоящего мероприятия; его совершенно не волновал гул толпы в обеденном зале, он дал себе зарок сохранять хладнокровие и не улыбаться, но использовать в полную силу свой чудесный дар, использовать его как горький ответ тем, кто так жестоко с ним обошелся.
IX
Десмонд уже пел в «Хибернианз» более трех недель, когда с ним случилось нечто из ряда вон выходящее. Это произошло во время Весеннего фестиваля, ради которого в Дублин съезжаются сотни людей. От наплыва гостей у Мейли уже ум заходил за разум; и дело было даже не в необходимости разместить многочисленных влиятельных и состоятельных клиентов, каждый из которых требовал себе лучшие комнаты, а в резко возросшем спросе на Десмонда. Мистер Мейли расширил холл за счет двух соседних комнат и предусмотрительно ввел входную плату в размере двух гиней, благодаря чему деньги потекли рекой. Изменилось и отношение мистера Мейли к Десмонду, к которому управляющий теперь относился с огромным почтением.
— Десмонд, что еще для тебя сделать? Только скажи! Ты ведь, конечно, знаешь, что в конце сезона тебе будет выплачена солидная премия.
— Прекрасно, мистер Мейли. Вы ведь, конечно, тоже знаете, что в конце сезона я собираюсь вас покинуть.
— Боже правый, приятель! Ты не можешь так со мной поступить! Мы еще даже не на пике!
— И тем не менее я вас оставлю. Вы ведь помните условия нашего договора. Вы тогда совершенно определенно сказали: до конца Весеннего фестиваля.
— Но понимаешь, Десмонд…
— Не понимаю, мистер Мейли. А так как вы всегда говорили, что вы человек честный, ловлю вас на слове.
— Я буду платить тебе вдвойне и даже больше.
— Ответ «нет». Вы ведь не можете рассчитывать на то, что певец моего уровня будет петь без передышки. И еще, — понизил голос Десмонд, — у меня есть на то личные причины.
— Тогда возвращайся, дружище. Ты должен обязательно вернуться.
— Посмотрим, мистер Мейли. Поживем — увидим.
В тот вечер Десмонд превзошел самого себя. Он пел, отрешенно глядя в зал, и хотя, казалось, совершенно забыл о публике, прекрасно понимал, какую бурю восторга вызовет его пение. После выступления он столкнулся с Джо, который с трудом улучил момент в этой суете.
— Сэр, послушайте. Там в углу, у самой эстрады, сидит одна маленькая толстуха. Так вот, она велела мне попросить вас подойти к ней. — С этими словами Джо озабоченно вынул из кармана пятифунтовую банкноту. — Ну, пожалуйста, сэр! Ради меня. Она, конечно, далеко не красавица, но я готов поспорить на эту пятерку, что это какая-то важная шишка.
— Хорошо, Джо. В первый и последний раз. И только ради тебя.
Когда толпа немного рассосалась, Десмонд стремительно прошел через эстраду и приблизился к столику, на который указал Джо. Женщина, в точности соответствующая описанию Джо, сидела перед нетронутым стаканом виски с содовой. На ней было совершенно неподходящее для ее комплекции парижское платье с низким вырезом, из которого вываливалась жирная грудь.
