— Располагайся. Здесь у тебя своя ванная. А теперь как насчет того, чтобы слегка перекусить?
— Категорически нет, Алек. Я бы с удовольствием помылся, а потом мы можем поговорить.
Я улыбнулся, положил ему руки на плечи и хорошенько встряхнул, чтобы он наконец расслабился. Ведь мы не виделись столько лет. Затем я спустился на кухню проверить, как там дела у нашей замечательной домработницы миссис Палмер, которая обычно уходила в четыре, но сегодня любезно задержалась.
— Обед готов, сэр, — сказала она. — Отбивные на гриле, картошка почищена, салат и яблочный пирог в холодильнике.
— Спасибо, миссис Палмер. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились остаться.
— Не за что, сэр. Для вас все, что угодно, — улыбнулась она и, уже уходя, добавила: — Ваша почта на столике в холле, сэр.
Поднявшись наверх, я бегло просмотрел письма, показавшиеся мне многообещающими, и прошел в гостиную. Десмонд был уже там и с интересом оглядывался по сторонам.
— Да будет тебе, Десмонд, хватит глазеть. Садись поближе.
— Не могу, Алек. Такая чудесная комната, все так изысканно, а твои картины…
Я схватил его за руку и насильно усадил рядом с собой на диван. Но он не мог оторвать глаз от картин.
— Замечательный Сислей, ранний Утрилло, Мэри Кассат, а эта прелестная жанровая сценка в фиолетовых тонах, наверное, Вюйар?
— Да, актриса мадам Мело с дочерью. Ну все, хватит, Десмонд! Ты меня в краску вгоняешь.
— Не могу, Алекс. Я в полном восторге! Господи боже мой, неужели это Гоген?! Понт-Авен. Это когда он вернулся с Таити без гроша в кармане.
— Хватит, Десмонд. Да, у него действительно не хватило денег на холст, и он написал эту милую вещицу на мешковине. Естественно, мне пришлось отдать натянуть ее на новый подрамник. В Нью-Йорке, там, где я и купил ее. И, заметь, картина в подлинной раме времен Людовика XVI, естественно, обрезанной под нужный размер. А теперь, Десмонд, рассказывай, как…
— Алек, последний вопрос. Вон то изумительное изображение Сены…
— Десмонд, об этом шедевре я могу говорить бесконечно. Это моя самая любимая картина. Сена в районе Пасси. Последний пейзаж, написанный Кристофером Вудом. На обороте письмо от его матери.
— Как раз перед… Кажется, на вокзале в Салисбери…
— Да… Какая утрата!
— Алек, похоже, ты здесь один? — нарушил затянувшуюся паузу в разговоре Десмонд.
— Совершенно верно. Моя дорогая жена и мои сорванцы сейчас в Суссексе.
— Что, в отеле? — поинтересовался Десмонд, рассматривая фотографию на маленьком столике.
— Разумеется, нет. У меня в Суссексе есть старая * развалюха. Но мы там довольно часто бываем.
— А скажи, этот прелестный дом в георгианском стиле с божественными кирпичными конюшнями, переделанными в лоджию с видом на меловые холмы… — безучастно спросит Десмонд. — Скажи, чей он?
— Это дом викария, естественно, ему и принадлежит. Очень неплохой парень. А дальше по дороге — Меллингтонская церковь. Подлинная нормандская, что видно по каменной кладке. Невозможно передать, до чего красива! Как-нибудь на днях обязательно тебя туда свожу.
— Спасибо, Алек. Быть может, викарий разрешит нам остановиться в своем старом доме, — заметил Десмонд и, помолчав, добавил: — Алек, ты по-прежнему самый лучший друг, о каком только можно мечтать. И все же, ради бога, не надо преуменьшать собственных успехов из-за того, что я по глупости сам разбил свою жизнь!
— Брось, Десмонд! У тебя еще все впереди.
— Не брошу. Ты сумел закончить школу и университет без гроша в кармане. У тебя не было денег, и ты устроился помощником врача. Это такая нагрузка! Тебе частенько приходилось вставать по ночам, но ты умудрился блестяще сдать экзамены и в мгновение ока обзавелся блестящей практикой. И вдруг глядь — ты продаешь практику и становишься популярным романистом, пишешь бестселлеры. Это же просто чудо какое-то! А я… Я бывший священник, выброшенный из лона Церкви, бывший муж, покинутый, слава Тебе, Господи, стервой-женой, и в кармане у меня едва ли найдется больше тридцати фунтов.
— Десмонд, успокойся, пожалуйста, — остановил я друга, обняв его за плечи. — Мне просто чертовски повезло. А теперь попробуем добиться чуда и для тебя. Вспомни хорошенько, что сказала, вернувшись в Дублин, Беделия Би.
— Она много чего говорила. Она, вообще-то, ничего, к ней только надо привыкнуть. Ну, а дело обстоит в общем так. Они намерены снять фильм о жизни Энрико Карузо. Конечно, название будет другое. Какая-нибудь пошлятина типа «Золотой голос» или «Голос, в котором звучит дыхание рая». В любом случае сценарий уже готов, но первоначальная идея использовать записи Карузо никуда не годится, поскольку все старые записи жуткого качества, а если даже и нет, в результате они получат просто невнятное механическое воспроизведение. А потому они лихорадочно ищут кого-то, кто бы мог исполнить роль Карузо и по возможности спеть, как он. Если верить крошке Беделии, роль прямо-таки создана для меня, и не могу не отметить, что наша Би далеко не дура и знает Голливуд как облупленный. Я ей приглянулся — один бог знает почему, — и она пытается получить для меня эту работу.
Не выдержав, я взял руки Десмонда в свои и крепко сжал.
— А вот и твое чудо, Десмонд! Это просто сказочная возможность. Она послана тебе Богом. О таком начале карьеры можно только мечтать. Теперь тебя будет не остановить. Десмонд, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Обещаю. Конечно, я поеду с тобой. У меня там тоже кое-какие дела. Завтра пройдемся по магазинам. Остальное я беру на себя: билеты, бронирование мест, номера в гостиницах, словом, все.
— Но сперва я хочу повидать свою малышку. Она с мадам, в Швейцарии.
— Заскочим по дороге. Сядем на пароход в Генуе.
Я продолжал говорить, крепко сжимая его руки, а он вдруг поднес мои пальцы к губам и поцеловал. И, к своему ужасу, я заметил, что он с трудом сдерживает слезы.
— Алек, ты слишком добр, бесконечно добр к такому конченому человеку, к такому жалкому неудачнику, как я. Именно за это я всегда любил и люблю тебя.
— Хватит, Десмонд! Давай, вставай! Поможешь мне с обедом.
Спустившись вместе с Десмондом на кухню, я включил электрогриль и зажег газ под картошкой.
— Я подумал, что сегодня тебе вряд ли захочется идти в ресторан. Так что пообедаем дома. Ты есть хочешь?
— Ужасно. Особенно сейчас, когда я наконец отошел от качки. Меня всю дорогу выворачивало наизнанку, — сказал он, усаживаясь за кухонный стол. Я последовал его примеру.
— Все же прекрасный метод для восстановления аппетита придумали в свое время древние римляне!
— Но при этом достаточно неприятный.
— А помнишь старину Бошампа с его тортом? При таком аппетите он наверняка еще до сих пор жив.
