– Я с ними работать не буду, – заявил Минька. – Я не работорговец и не рабовладелец.
– Нет, о великий мастер. Ты храбрый Спартак… но в детстве, – не удержался от своих трех копеек Вячеслав.
– А с ним я вообще говорить не желаю, – гордо шмыгнул носом Минька. – На пять лет старше, а форсу…
– Стало быть, разговор со мной будет? – понял Константин. – Хорошо. Сейчас я поясню ситуацию. Во-первых, пусть и не по своей воле, а по княжеской, но с мечом они на нашу землю пришли. Заслуживает это наказания? Разумеется. Срок они за это маленький получили.
– Всего-то по три года исправительно-трудовых работ по месту преступления с правом на условно-досрочное освобождение и амнистию, – не удержавшись, вставил свое слово Вячеслав.
– Правильно, – подтвердил Константин. – Амнистию же я планирую провести уже через пару месяцев, после того как война с владимирскими князьями закончится. А сразу отпустить – никакого резону нет. Боевые действия-то в самом разгаре, и у меня нет никакого желания вновь увидеть их в неприятельском войске.
– А почему Гремислав сказал, что ежели они слушать меня не станут, то я могу их хоть через одного шелепугами до смерти забить? – подозрительно уставился на Константина Минька. – И еще сказал, что я…
Но тут его речь прервалась, потому что в светлицу осторожно зашел отец Николай.
– Я постучал, – пояснил он. – Но вы, наверное, были очень заняты. Думал, загляну и, если нет никого, пойду дальше князя искать.
– А скажи мне, отец Николай, – обрадовался потенциальному союзнику Минька, – хорошо ли это – в плену людей держать, домой к семьям не отпускать. Причем своих же русских.
– Ну, сейчас начнется, – пробормотал вполголоса себе под нос Вячеслав и потянулся к стоящему на столе огромному блюду с фруктами. Меланхолично осмотрев облюбованное им самое румяное яблоко, воевода с хрустом надкусил спелый плод и терпеливо изготовился выслушать длиннющий монолог о гуманизме и человеколюбии, но спустя несколько секунд чуть не поперхнулся от удивления.
Тирада отца Николая была и коротка и весьма неожиданна:
– То ты, княже, дело богоугодное совершил. И отроку нашему Михаилу изрядно с людьми подсобил, и их, неразумных да подневольных, от будущего кровопролитья спас, не дав им впасть в грех повторный, и от нарушения пятой заповеди Господа нашего Исуса Христа уберег.
– Ну, батя, ты даешь, – откашлявшись, восхищенно заявил Вячеслав. – Совершенствуешься прямо на глазах. Ты уже годен в полковые капелланы, причем безо всяких натяжек.
– Трудно сказать, кто из нас на что годен, – кротко откликнулся Николай. – Порою он сам об этом узнает, лишь когда… – Он хмуро взглянул на свои запястья и осекся, однако спустя секунду продолжил: – Ныне я о другом вопросить хотел тебя, княже. Ведомо мне, что у отрока сего на складах уже изрядное количество тех же гранат скопилось. Да и прочей дряни, коя для смертоубийства людского назначена, тоже скоро превеликое множество будет. Не пора ли остановить производство?
– А вот мы сейчас посчитаем, – вздохнул Константин, сомневаясь, удастся ему убедить священника. – Для начала спросим у Михаила Юрьевича – сколько у нас всего гранат?
Юный изобретатель приосанился и степенно доложил:
– Значит, на одной стене склада все стеллажи забиты под завязку. Это будет две тысячи ровно. На второй примерно наполовину – это еще тысяча. Итого – три. И болванок заготовлено с тысчонку. Но они пока пусты.
Константин поймал задумчивый взгляд Вячеслава и решительно произнес:
– Завтра надо будет выдать из этих болванок три сотни нашему воеводе для учебного гранатометания. Пора.
– Завтра – учеба, а послезавтра? – тихо спросил отец Николай. – В кого боевые послезавтра полетят? Русские русских истреблять начнут? Вот татарам радости будет.
– Иного пути нет, – твердо ответил Константин. – Мы тут с Вячеславом обдумали все как следует и пришли к выводу, что гибели трех своих братьев, да еще сразу, не только Ярослав, но и Юрий нам никогда не простят. А против Владимиро-Суздальской Руси Рязани в одиночку не выстоять.
– А может, я попробую, – робко предложил отец Николай, поморщившись страдальчески. – Это сколько же народу-то поляжет, если их все взорвать.
– Снова к моему тезке в Ростов? – уточнил князь. – Глупо. Он уже ничего не сможет. Слишком болен. Думаю, что эти смерти доконают его совсем. А вот скажи-ка мне, отче, как ты сам относишься к жизни русского человека?
Видя недоумение на лице священника, Константин пояснил:
– Я имею в виду – есть ли для тебя разница между дружинником, крестьянином или князем?
– Все жизни одинаково дороги Богу нашему, – строго ответил священник. – Когда Христос заповедал: «Не убий», он же не уточнял, кого именно: иудея, римлянина или самаритянина.
– А если бы перед тобой стоял выбор: кого именно предать смерти? С одной стороны, два князя и два десятка бояр, а с другой – пять тысяч смердов, на рать призванных, да еще с тысчонку дружинников. Ты бы какую сторону выбрал?
– Ни одну я не выбрал бы. Жизнь человеческая священна, и не нам решать, кто именно более заслуживает скорой смерти, – строго ответил отец Николай.
– А если бы тебе сказали, что выбор ты сделать обязан, потому что в случае отказа казнят сразу всех.
– Это очень теоретическая ситуация, и вдобавок она весьма мне неприятна, – уклонился от ответа священник.
– А я так думаю, – не спуская с него глаз, заметил Константин. – Что если бы на самом деле тебя так к стене приперли, то ты избрал бы ту сторону, что поменьше, особенно если бы знал, что там стоят люди, из-за которых и пришли на смертоубийство остальные шесть тысяч простых воинов.
– И что ты задумал, сын мой? – тревожно спросил отец Николай.
– Воевода Вячеслав, – торжественно произнес Константин.
– Я, княже! – мгновенно вскочил и вытянулся по стойке «смирно» лихой спецназовец, вытаращив глаза от изображаемого чрезмерного усердия.
– А чего у тебя очи из орбит повыскакивали? – подозрительно поинтересовался князь.
– Согласно уставу, должон пожирать взглядом начальство, – бодро отрапортовал воевода и пожаловался: – А вот каблуками щелкать не могу. У хрома – чей звук был – заслушаешься. Звонкий, как удар… шелепуги, – он осторожно покосился на Миньку и продолжил: – А тут юфть сплошная. Из козлов делали голенища-то, а козел – он и после смерти своей козел
[110]
. Ну, что уже тут поделаешь. Одно слово, темный народ, средневековье сплошное.
Терпеливо выслушав критику в адрес изготовителей формы одежды, Константин в приказном тоне продолжил свою командную речь:
– Ныне тучи сгустились над Рязанской землей.
