Мевлют обиделся и не разговаривал со мной три дня. А мы с девочками перестали ходить к тете Самихе и по вечерам просто сидели дома. Когда я чувствовала уколы ревности, то брала свое рукоделие. Но ничто не могло угасить мой гнев!
– Мевлют больше не разрешает нам ходить к вам, Самиха… Приходи ты к нам, пока он в магазине, – сказала я однажды сестре.
Вот так Самиха начала приходить к нам по вечерам с сумками котлеток и хрустящих лепешек с фаршем. Вскоре я начала гадать, приходит ли Самиха, чтобы просто повидать моих дочерей, или она надеется дождаться Мевлюта.
Ферхат. Вернувшись на улицу, я понял, что в той квартире номер одиннадцать я оставил уверенность в себе. Я влюбился и был обманут. Я пожалел, что так и не отключил этой ханым-эфенди электричество. Привратник называл ее так, хотя из счетов за электричество я знал, что ее зовут Сельвихан.
Я начал предаваться мечтам, в которых моя Сельвихан становилась жертвой этого мафиози, а я спасал ее. Парню вроде Сулеймана, чтобы влюбиться в женщину, надо увидеть ее полуголой на полосе воскресной газеты, предназначенной для сексуально озабоченных мужчин. Мевлюту важно вообще не знать девушку, тогда ему будет достаточно беглого взгляда, чтобы разжечь фантазии. Но для такого человека, как я, чтобы влюбиться в женщину, надо почувствовать, что я играю с ней партию в шахматы на доске жизни. Мои начальные ходы, согласен, были несколько дилетантскими. Но я задумал гамбит, чтобы завоевать эту Сельвихан. Я знал одного парня в нашем департаменте учета и контроля, опытного, общительного товарища, который любил ракы, и с его помощью я начал просматривать самые последние чеки и банковские переводы, касающиеся моей новой возлюбленной.
Помню, как проводил ночи, глядя на мою Самиху, красивую, как роза в цвету, и думая – отчего человек с такой женой теряет голову из-за любовницы какого-то бандита, запертой в квартире с видом на море? Иногда по вечерам, после того как мы вдвоем выпивали по стаканчику ракы, я напоминал Самихе, что после всего пережитого мы наконец перебрались в сердце города, как и хотели.
– У нас теперь даже есть деньги, – говорил я. – Мы можем делать все, что хотим. Так что же нам делать?
– Давай сбежим отсюда, – отвечала Самиха. – Сбежим куда-нибудь, туда, где нас никто не найдет, где нас никто даже не знает.
Слушая эти слова, я понял, как счастлива была Самиха в те первые несколько месяцев, что мы провели наедине в квартале Гази. Я сохранил связи с некоторыми своими старыми друзьями как из маоистской, так и из просоветской фракций, и всем им, так же как и нам, до тошноты надоела городская жизнь. Если после многолетних мучений им удавалось скопить немного денег, они говорили: «Мы накопим еще немного, а потом уедем из Стамбула на юг». Как и я, они мечтали об оливковых деревьях и виноградниках и о сельском доме в каком-нибудь средиземноморском городке. Мы с Самихой представляли, как живем на ферме на юге, как она наконец беременеет и у нас появляется ребенок.
По утрам я говорил:
– Мы так долго терпели, так долго, теперь мы заработали кое-какие деньги, давай затянем пояса еще ненадолго и накопим чуть больше. Тогда нам хватит на то, чтобы купить большое поле на юге.
– Мне скучно дома по вечерам, – отвечала Самиха. – Своди меня как-нибудь в кино.
Однажды вечером я устал болтать с Мевлютом в магазине, выпил немного ракы и отправился к апартаментам в Гюмюшсую. Я позвонил в звонок привратника, словно полицейский, пришедший с арестом.
– В чем дело, шеф? Я думал, это продавец бузы. Все в порядке? – сказал привратник Эрджан, увидев, как я опять осматриваю счетчики. – Да, а те люди из квартиры одиннадцать уже съехали.
Он был прав: счетчик номера одиннадцать был неподвижен. На мгновение мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног.
Я отправился повидаться с любителем ракы в офис на Таксиме: он познакомил меня с двумя дряхлыми секретарями, которые присматривали за архивами и старыми рукописными записями. Те два старых мудрых чиновника – одному было семьдесят, другому шестьдесят пять – взяли выходное пособие и уволились только для того, чтобы снова вернуться на то место, где служили сорок лет, теперь уже по контракту с частной компанией, стремясь научить новое поколение инспекторов всем изобретательным уловкам, которые жители Стамбула придумали за восемьдесят лет для того, чтобы обманывать электрическую компанию и ее сотрудников. Увидев во мне молодого предприимчивого человека, они очень захотели показать мне все нити. Они все еще могли вспомнить детали каждой хитрости. Но моей целью были не архивы; мне надо было проверить последние записи. Я не сомневался, что однажды постучу в какую-нибудь дверь в Стамбуле и мне откроет Сельвихан. У каждого в этом городе есть электрический счетчик.
Райиха. Я снова беременна, и я не знаю, что делать.
4. Ребенок – это святое
Наверно, ты будешь счастливее, если я просто умру и ты сможешь жениться на Самихе
Мевлют никогда не забывал историю, которую рассказал ему однажды Ферхат в те дни, когда у них еще был магазин бузы «Свояки».
«В самые тяжелые дни военной диктатуры, последовавшей за переворотом 1980 года, когда люди в Диярбакыре – городе с большой долей курдского населения – глохли от криков пытаемых в тюремных камерах, из Анкары в город приехал человек, похожий на государственного инспектора. В такси по дороге из аэропорта в гостиницу загадочный посетитель спросил таксиста-курда, на что похожа жизнь в Диярбакыре. Водитель сказал ему, что все курды очень рады новому военному правительству, что они смотрят только на турецкий флаг, и больше ни на что, и что все жители очень счастливы теперь, когда все курдские сепаратисты и террористы брошены в тюрьму. „Я адвокат, – сказал гость из Анкары. – Я здесь для того, чтобы защищать тех, кого пытают в тюрьме и травят собаками за разговоры по-курдски“. Услышав это, водитель немедленно сменил тон. Он подробно рассказал о пытках, применяемых к курдам в тюрьме, о людях, которых живыми сбрасывают в канализацию и которых забивают до смерти. Адвокат из Анкары не удержался, чтобы не перебить его. „Но вы мне только что говорили прямо противоположное“, – сказал он. „Вы правы, господин адвокат, – ответил водитель из Диярбакыра. – То, что я вам говорил раньше, было моей официальной точкой зрения. А сейчас я вам высказываю свое личное мнение“».
Много подобных историй порассказывал Мевлюту его друг. Увы, их дружеские беседы остались в прошлом. Сейчас Ферхат всегда был занят. Может быть, он стал меньше времени уделять магазину, потому что его раздражали моралистические рассуждения Мевлюта. Иногда Мевлют заводил речь про ракы или про вино, про распущенность, про ответственность женатых мужчин. Ферхат огрызался: «Ты это вычитал в „Праведном пути“?» Мевлют пытался ему объяснить, что купил эту газету лишь однажды, из-за статьи, в которой было написано про магазин, но Ферхат всегда отмахивался от него. Он также насмехался над рисунком «Иной мир», который Мевлют повесил на стену, с его кипарисовыми деревьями, надгробиями и божественным светом.
