– Фатьма не согласна, она сказала – нет, – сказал Мевлют Сулейману, как только они остались одни. – Она хочет продолжать свое образование; я ведь не могу забрать ее из школы? Она учится намного лучше, чем тот же Бозкурт, – добавил он, подталкиваемый побуждением немного съязвить.
– Я же тебе сказал, что он собирается в армию… – сказал Сулейман. – Ладно, не важно… Хотя думаю, ты раньше должен был ответить. Если бы я не пришел и не спросил, ты бы даже не подумал передать нам ответ.
– Я хотел подождать, может, Фатьма передумает.
Мевлют видел, что Сулейман не рассержен отказом; похоже, доводы убедили его. Но Сулейман беспокоился, как сказать об этом Коркуту. Мевлют тоже немного беспокоился, он не хотел, чтобы Фатьма выходила замуж, пока не окончит университет. При таком раскладе у отца и дочери было по меньшей мере пять или шесть лет в запасе для блаженного общения. Разговаривая с Фатьмой, Мевлют всегда чувствовал уверенность, что разговаривает с человеком, на которого он всегда может положиться, как всегда мог положиться на Райиху.
Пять дней спустя он проснулся где-то после полуночи оттого, что кровать, комната и весь мир тряслись. Он слышал, как со звоном бились стаканы и пепельницы, звенели лопавшиеся соседские окна. Дочери прыгнули в постель к отцу и прижались к нему. Землетрясение продолжалось намного дольше, чем ожидал Мевлют. Когда толчки на какое-то время прекратились, света не было, и Февзие заплакала.
– Наденьте что-нибудь и идем на улицу, – сказал Мевлют.
Весь мир проснулся и выбежал на улицы. Казалось, что в темноте галдит весь Тарлабаши. Пьяные ругались, женщины плакали, а некоторые особенно сердитые стамбульцы кричали с досады. Мевлют и девочки сумели накинуть на себя кое-какую одежду, но многие семьи выбежали в одном белье и ночных рубашках: одни были в тапках, другие вообще босиком. Эти люди пытались пробраться назад, чтобы найти подходящую одежду, забрать деньги, запереть дверь, но сразу с криками выбегали после очередного толчка.
Огромная, шумная толпа, заполнившая тротуары и улицы, показала Мевлюту и его дочерям, сколько людей может поместиться в одну маленькую квартирку в двух– или трехэтажном доме на Тарлабаши. Находясь в состоянии шока, они целый час бродили по району среди стариков в пижамах, старых дам в длинных юбках и детей в трусах, майках и тапочках. К рассвету, поняв, что толчки, которые становились уже реже и слабее, не разрушат их здание, они вернулись домой и легли спать. Неделей позже телевизионные каналы и центральные газеты предупредили о другом землетрясении, которое может снести весь город до основания, и многие люди предпочли провести ночь на площади Таксим, на улицах и в парках. Мевлют с дочерьми вышел посмотреть на этих донельзя испуганных слухами трусов. Когда стало поздно, Мевлют, Фатьма и Февзие пошли домой и мирно проспали всю ночь.
Сулейман. Когда началось землетрясение, мы были дома в Шишли, в нашей новой квартире на седьмом этаже. Все долго тряслось. Кухонный шкаф отлетел от стены. Я схватил Мелахат и детей и бросился на лестницу, подсвечивая себе путь фонариком, в темноте выбрался наружу, и мы час шли среди моря людей к нашему дому на Дуттепе, неся детей на руках.
Коркут. Дом кренился и шатался, как на пружинах. В темноте после очередного толчка Бозкурт отправился в комнаты первого этажа, чтобы забрать матрасы и постельные принадлежности. Мы как раз стелили их в саду, устраиваясь как попало, когда Сулейман появился со своей женой и детьми.
– Твой дом в Шишли новый и сделан из бетона, он должен быть намного прочнее, чем наша тридцатилетняя лачуга. Зачем ты пришел сюда? – спросил я.
– Не знаю, – ответил Сулейман.
Утром мы увидели, что наш дом весь покосился, третий и четвертый этажи скособочились. Дом стал похож на старинные османские дома с эркерами.
Ведиха. Две ночи спустя после землетрясения я накрывала на ужин, когда стол задрожал и мальчики закричали: «Землетрясение!» Я вылетела из дома в сад, чуть не скатившись по лестнице. Но тут я поняла, что не было никакого землетрясения; это просто Бозкурт и Туран трясли стол, чтобы разыграть меня. Они смотрели на меня в окно и смеялись. Я тоже засмеялась. Потом поднялась наверх.
– Теперь послушайте меня: попробуйте только еще раз меня напугать, я вам так врежу; мне плевать, какие вы большие стали, – сказала я.
Три дня спустя Бозкурт снова пошутил подобным образом, я влепила ему затрещину, как и обещала. Теперь он больше не разговаривает с матерью. Мой сын страдает от безответной любви. Вскоре он покинет нас и отправится в армию; я волнуюсь за него.
Самиха. Когда Сулейман явился в ночь землетрясения с женой и детьми, я поняла, как сильно его ненавижу. Я ушла наверх в свою комнату на покосившемся третьем этаже и не спускалась вниз. Буйное семейство Сулеймана провело в саду две ночи, постоянно шумя, пока наконец не вернулось в Шишли. Сулейман приходил в сентябре еще несколько раз («Сегодня ночью будет еще одно землетрясение!»). Они спали в саду, в эти дни я даже не собиралась спускаться.
Последнее, чем рассердил меня Сулейман, было то, что Коркут отправил его просить руки Фатьмы для Бозкурта. Они ничего мне не сказали. Я поняла, что Бозкурт с Тураном совершили какую-то глупость, когда заметила, что Фатьма и Февзие приезжают на Дуттепе, только когда Бозкурта там нет. В конце концов Ведиха мне все рассказала. Конечно, я была горда тем, что Фатьма сказала «нет». Каждые выходные я забираю девочек с подготовительных курсов и с Ведихой вечером веду их в кино.
Той зимой я делала все, что могла, чтобы обеспечить хорошую подготовку Фатьмы к вступительным экзаменам. Ведиха не могла не обидеться на то, что Фатьма отказала ее сыну прямо перед его уходом в армию; чем больше она пыталась замаскировать свои чувства, тем более очевидными они становились. Так что я начала встречаться с девочками в кондитерских, булочных и в «Макдоналдсах». Я брала их в торговые центры: мы рассматривали магазины, не покупая ничего, просто гуляли в ярком свете, чувствуя, что в нашей жизни готовится что-то новое, а когда уставали, то говорили: «Давайте посмотрим еще один этаж и пойдем вниз, поедим кебаб».
Канун Нового, 2000 года Фатьма и Февзие провели возле телевизора, ожидая отца, который должен был вернуться домой после продажи бузы. Мевлют пришел в одиннадцать; он посмотрел с ними телевизор; они поели жареную курицу и картошку. Обычно они никогда не говорили со мной об отце, но Фатьма рассказала о той ночи.
Фатьма успешно сдала вступительные экзамены в начале июля. Я ждала ее за дверью. Все матери, отцы и братья сидели на длинных низких заборчиках по сторонам входа в старинное здание, где шли экзамены. Я смотрела в сторону дворца Долмабахче и курила. Выйдя с экзамена, Фатьма выглядела усталой, как и все остальные, но уверенной в себе.
Мевлют был горд тем, что его дочь окончила школу без необходимости повторно сдавать экзамены и поступила в университет на факультет туристического менеджмента. Известие об академических успехах дочери Мевлюта вскоре разлетелось среди бывших продавцов йогурта и жителей Бейшехира, состоявших в ассоциации мигрантов. Сулейман специально явился, чтобы поздравить двоюродного брата; он сказал, что главное достояние человека в этом городе – образованный ребенок.
