– Райиха будет писать мне ответ?
– Ей хочется, но она не будет… Отец ее сильно разгневается, если узнает. Когда они приезжали в последний раз – незадолго до переворота, – я еще раз убедился в том, как дочери любят отца. Они жили в нашей новой комнате.
Сулейман открыл дверь комнаты, в которой Горбун Абдуррахман с двумя дочерьми прожили неделю, когда приезжали из деревни навестить сестру, зажег свет и показал ее Мевлюту, словно экскурсовод – посетителю музея. Мевлют увидел две кровати.
Сулейман сразу понял, о чем подумал Мевлют. «Отец спал на этой кровати, а дочери первую ночь спали вместе на другой, но оказалось, что им тесно. Так что Райихе мы по вечерам стелили на полу».
Мевлют сконфуженно взглянул на пол, где была кровать Райихи. Каменный пол в доме у дяди был застелен паласами.
Он узнал, что и Ведиха в курсе их переписки, это его обрадовало. Ведиха, конечно же, не показывала виду, что знает о письмах и помогает доставлять их, но всякий раз, видя Мевлюта, нежно улыбалась ему. Так Мевлют сделал вывод, что Ведиха на его стороне.
А сама Ведиха, доводившаяся ему двоюродной невесткой, была тоже очень красива. Мевлют недолго поиграл с двумя ее сыновьями – старшим сыном Бозкуртом, который родился еще тогда, когда Мевлют работал в ресторане «Карлыова», и с младшим Тураном, который родился, уже когда Мевлют был в армии. После рождения второго сына Ведиха стала еще красивее, превратившись теперь уже в зрелую, статную женщину. Мевлюту очень нравилось смотреть, как любовно она обращается с детьми, и он чувствовал, что похожим образом, проявляя сестринскую любовь, она относится и к нему. Это ему очень нравилось. Правда, он считал, что Райиха даже красивее ее.
Бóльшую часть времени в Стамбуле он провел за написанием новых писем Райихе. За год город стал для него чужим. После военного переворота Стамбул очень изменился. Со стен вновь исчезли все политические лозунги, а с проспектов и площадей – уличные торговцы. Все дома свиданий в Бейоглу были закрыты, а спекулянтов контрабандным виски и американскими сигаретами и дух простыл. Транспортное сообщение в городе стало лучше. Теперь водителям запретили останавливаться где попало. Из-за этих перемен Мевлют почему-то чувствовал себя чужим в городе, хотя некоторые из этих перемен нравились ему. Может быть, так было потому, что сейчас он слонялся без дела.
На следующий вечер он сказал Сулейману:
– Я попрошу тебя кое о чем, только не пойми меня неправильно. Ты можешь раздобыть мне ее фотографию?
– Райихи? Это невозможно.
– Почему?
– Она сестра моей невестки.
– Если бы у меня была ее фотография, я бы писал ей еще красивее.
– Поверь, Мевлют, красивее, чем пишешь ты, писать невозможно.
Свой домик Мевлют при помощи Сулеймана сдал одному из доверенных лиц Хаджи Хамита. Сдал он его без договора, потому что Сулейман сказал: «Человека мы хорошо знаем, зачем тебе договор, ты что, налоги платить собираешься?»
Прежде чем пустить нового жильца в дом, Мевлют собрал все свои вещи. Одежду, рубашки отца он решил сложить в один чемодан и, складывая, вновь ощутил тот самый запах. Мевлют почувствовал, что вот-вот снова заплачет, лег на кровать, свернувшись калачиком, но так и не заплакал. Он был обижен, зол на весь мир. Он уже давно понял, что после армии не станет возвращаться на Кюльтепе, в этот дом. Но когда настало время возвращаться в Карс, ему вдруг совершенно не захотелось уезжать. Все его существо протестовало. Ему не хотелось ни надевать форму, ни вновь возвращаться в армейскую жизнь. Теперь он ненавидел и командиров, и всех этих хвастливых дурней, с которыми служил. Сейчас он со страхом осознал, почему некоторые становятся дезертирами. Пересилив себя, он отправился в путь.
За последние несколько месяцев службы в Карсе он написал Райихе сорок семь писем. Времени у него на это было предостаточно: его взяли в группу солдат, которым командир гарнизона приказал охранять мэрию. К тому же теперь он контролировал работу столовой мэрии, ее небольшую чайную комнату, а кроме того, был личным официантом Тургут-паши. Паша, не доверяя никому и будучи очень придирчив в еде, в мэрии никогда не обедал, поэтому быть его личным официантом было совсем не трудно: Мевлют сам заваривал генералу чай, сам варил ему кофе с одним кусочком сахара, доводя кофе до кипения два раза, и сам подносил ему воду или лимонад. Как-то раз генерал положил перед Мевлютом пирожок, купленный в одной из городских пекарен, а в другой раз – коробку с курабье, которую прислали из мэрии, и объяснил Мевлюту, на что в продуктах следует обращать внимание.
– Ну-ка, откуси немного… Чтобы нас в мэрии никто не отравил.
Мевлюту очень хотелось написать Райихе обо всем, что с ним происходит, но каждый раз он чего-то боялся и продолжал ей писать еще более поэтичные, страстные и красивые письма о прекрасных и нежных глазах. Эти письма он писал до последнего дня в армии, который очень долго не наступал, а когда наступил, никак не мог закончиться.
19. Мевлют и Райиха
Украсть девушку – трудное дело
Служба в армии для Мевлюта закончилась 17 марта 1982 года, и он на первом же автобусе вернулся из Карса в Стамбул. Он снял себе крошечную квартирку, занимавшую весь второй этаж в старом греческом доме на две улицы ниже от общежития ресторана «Карлыова», и устроился на работу официантом в самое обычное кафе. На блошином рынке в Чукурджуме он купил себе стол (этот уже не качался), у двоих старьевщиков на улице – четыре одинаковых стула, очень долго и тщательно выбирал кровать, и выбрал наконец большую, с деревянным изголовьем. На изголовье этой старой, видавшей виды кровати были вырезаны птицы и листья. Обставляя комнату с покрытым линолеумом полом, он мечтал, как однажды они заживут здесь с Райихой.
Однажды вечером в начале апреля Мевлют увидел в доме дяди Абдуррахмана-эфенди. Засунув за ворот рубахи полотенце, тот сидел у стола, попивая ракы и одновременно играя с внуками Бозкуртом и Тураном. Мевлют понял, что Горбун приехал из деревни один. Дяди Хасана, который в последние годы выходил каждый вечер из дому под предлогом того, что идет на намаз, а на самом деле шел к себе в лавку, где в одиночестве смотрел телевизор и поджидал клиентов, дома не было. Мевлют почтительно поздоровался с будущим тестем.
Коркут и Абдуррахман-эфенди жарко спорили о ростовщиках. До Мевлюта донеслось множество имен: «ростовщик Хаджи», «ростовщик Ибо».
Абдуррахман-эфенди допил уже третий стаканчик ракы. Теперь он уже рассказывал, что дочери его – красавицы, каких свет не видывал, и что он дал им в деревне очень хорошее образование. Ведиха лишь сказала: «Папа, боже, перестань нас хвалить» – и с этими словами унесла детей спать, а Абдуррахман-эфенди пошел вслед за ней.
– Иди жди меня в кофейне, – сказал Сулейман.
– Что вы там опять задумали? – спросила тетя Сафийе. – Не лезьте в политику, не то не сносить вам головы. Жениться вам надо!
В кофейне из телевизора Мевлют узнал, что между Аргентиной и Англией началась война. Он с восторгом смотрел на английские военные корабли, когда пришел Сулейман.
