8. Капитализм и традиции
Счастливая семейная жизнь Мевлюта
В конце февраля 1985 года, когда длинный, холодный, неудачный рабочий день тянулся к завершению, Мевлют собирал тарелки и стаканчики, чтобы отправиться с Кабаташа домой. Неожиданно прикатил Сулейман на своем фургоне.
– Все уже передали подарки для твоей новой дочки, даже амулеты от сглаза на одежку прикололи, а я только собираюсь, – сказал он. – Давай посидим в машине, поговорим. Как работа? Ты тут не замерз?
Карабкаясь на переднее сиденье, Мевлют вспомнил, как часто прекрасноглазая Самиха сидела на этом самом месте до того, как убежала год назад, как много времени она провела здесь, катаясь с Сулейманом по Стамбулу.
– Я уже два года торгую пловом и за все это время ни разу не садился в машину покупателя, – сказал он. – Здесь слишком высоко, у меня голова кружится, я лучше выйду.
– Сиди-сиди, нам о многом надо поговорить! – сказал Сулейман, хватая за руку Мевлюта, взявшегося было за дверную ручку. Сулейман посмотрел на друга детства взглядом, полным страдания и любовной тоски.
Мевлют видел, что глаза двоюродного брата говорят ему: «Мы квиты теперь!» Он жалел Сулеймана, и в этот момент ему открылась истина: Сулейман расставил ловушку, он заставил Мевлюта думать, что девушку с мерцающими глазами зовут Райиха, а не Самиха. Если бы Сулейман сумел жениться на Самихе, как планировал, Мевлют продолжал бы делать вид, что никакой ловушки не было, чтобы все были счастливы…
– У вас с братом дела отлично идут, машаллах, Сулейман, а вот мы все никак не можем найти способ разбогатеть. Я слышал, что Вуралы уже продали больше половины новых квартир, которые строят, хотя еще не закончили и фундамента.
– Да, у нас все идет хорошо, хвала Создателю, – сказал Сулейман. – Но мы хотим, чтобы и у тебя дела шли хорошо. Мой брат думает так же.
– Так что за работу вы предлагаете? Мне что, завести чайную в конторе у Вуралов?
– Ты хотел бы завести чайную?
– Покупатель идет, – сказал Мевлют, выбираясь из машины.
Никакого покупателя не было, но он повернулся спиной к фургону Сулеймана, зачерпнул немного плова на тарелку, разровнял горку обратной стороной ложки. Он выключил газовую плиту, которая была устроена в его трехколесной тележке, и с удовольствием отметил, что Сулейман вылез вслед за ним из фургона.
– Смотри, если не хочешь говорить, не будем, но дай мне самому преподнести ребенку подарок, – сказал Сулейман. – По крайней мере, я хочу увидеть ее.
– Если ты не знаешь дорогу к моему дому, следуй за мной, – сказал Мевлют и начал толкать тележку.
– Давай погрузим тележку ко мне в фургон! – сказал Сулейман.
– Не стоит недооценивать эту тележку, это как ресторан на трех колесах. Кухонная часть и плита очень хрупкие, а весят много.
Мевлют взбирался на холм Казанджи (что обычно занимало у него двадцать минут) в сторону Таксима, пыхтя за своей тележкой, когда Сулейман позвал его:
– Мевлют, давай привяжем твою тележку к бамперу, и я осторожно оттащу ее.
Брат выглядел достаточно искренним и дружелюбным, но Мевлют продолжал двигаться, как будто ничего не слышал. Через несколько метров он подтолкнул свой «ресторан» на колесах к обочине дороги и поставил его на тормоз. «Поднимайся к Таксиму и жди меня на автобусной остановке Тарлабаши».
Сулейман нажал на газ, исчезнув на холме, а Мевлют забеспокоился, что брат сейчас увидит состояние дома и поймет, как они бедны. На самом деле его радовало покорное дружелюбие и заботливость Сулеймана. Где-то в глубине души он надеялся, что сможет использовать двоюродного брата для того, чтобы подобраться ближе к Вуралам и, может быть, обеспечить лучшую жизнь Райихе и детям.
Он привязал тележку на цепочку к дереву в заднем саду. «Где ты?» – позвал он Райиху, которая застряла на кухне, вместо того чтобы спуститься и помочь ему. Они встретились наверху в кухне, куда он нес грязную посуду из-под плова.
– Сулейман едет сюда, он везет подарок ребенку! Ради Аллаха, прибери здесь немного и сделай, чтобы выглядело красиво! – сказал Мевлют.
– Зачем? – сказала Райиха. – Пусть он видит, как на самом деле мы живем.
– У нас все хорошо, – сказал Мевлют. Он теперь улыбался, обрадованный видом дочерей. – Но мы не должны давать ему никакого повода для разговоров. Тут пахнет, давай немного проветрим.
– Не открывай окно. Девочки замерзнут, – сказала Райиха. – Мне что, стыдиться того, как у нас пахнет? Разве у них в доме на Дуттепе не пахнет точно так же?
– Нет. Они развели огромный сад, провели электричество и водопровод, все работает как часы. Но мы здесь намного счастливее. Буза готова? По крайней мере, убери эти полотенца подальше.
– Извини, но когда тебе надо следить за двумя детьми, трудно успевать с бузой, с рисом, с курицей, тарелками, стиркой и всем остальным.
– Коркут и Сулейман хотят предложить мне работу.
– Что за работа?
– Мы собираемся стать деловыми партнерами. Собираемся открыть чайный дом в компании Вуралов.
– Я думаю, что нет никакой работы. Это просто повод, и Сулейман надеется выведать у нас, с кем убежала Самиха. Если они думают, что ты такой замечательный, почему они тянули столько времени, прежде чем появиться с этим своим предложением?
Сулейман. Я предпочел избавить Мевлюта от огорчения знать, что я следил за ним на Кабаташе, пока он хмуро ждал покупателей под ударами ветра. Я знал, что не смогу припарковаться на Таксиме с таким-то движением, так что я оставил фургон на боковой улочке и с грустью смотрел, как Мевлют из последних сил толкает свою тележку на холм.
Я немного поездил по Тарлабаши. Генерал, который стал мэром после переворота в 1980 году, выгнал из района всех плотников и механиков, выселив их за край города. Он также закрыл все общежития для холостяков, в которых обычно спали работавшие в ресторанах Бейоглу посудомойщики, заявив, что эти места являются рассадником микробов. В результате здешние улицы опустели. Вуралы появились здесь в поисках возможных участков для строительства, которыми можно дешево завладеть, чтобы построить хоть что-то, но они сдались, когда обнаружили, что бóльшая часть зданий вокруг принадлежит грекам, которых за одну ночь депортировали в Афины в 1964 году. Мафия здесь была сильнее и злее, чем банды, державшие Дуттепе. За последние пять лет здесь все заполонили бродяги и нищие, и так много крестьян из бедных деревень, курдов, цыган и прочих приезжих обосновалось на этих улицах, что район стал хуже, чем Дуттепе пятнадцать лет назад. Теперь только еще один переворот мог бы помочь вновь очистить этот район.
Войдя к Мевлюту, я вытащил куклу, которую купил Райихе для ребенка. Единственная комната, в которой они жили, была в ошеломляющем беспорядке: пеленки, тарелки, стулья, стопки белья, мешки с нутом, пакеты с сахаром, газовая плитка, коробки детской еды, пачки моющего средства, кастрюли и сковородки, бутылки из-под молока, пластиковые банки, матрасы и одеяла – все сливалось в одно большое цветное пятно, как одежда, вертящаяся внутри стиральной машины.
