– Рати в сечу водить – не за шахматной доской сиживать. Поучиться тебе надобно.
Я обычно избирал в играх с Иоанном самую надежную тактику – «зевал» фигуру покрупнее или сразу две, давая фору, после чего сражался в полную силу и проигрывал лишь после ожесточенного сопротивления. Иногда, но редко позволял себе свести баталию к ничейному результату, после чего бурно радовался и изображал ликование.
– Ну яко дите малое, – со снисходительной усмешкой комментировал Иоанн и язвительно охлаждал мой пыл: – Ты одолеть сумей, а уж тогда пляши.
– Чую, что и до этого недалеко, – грозился я и торопливо расставлял фигуры, но… проигрывал. Две ничьи подряд – перебор.
Однако в этот раз шведский вопрос – мир или дальнейшее продолжение боевых действий – был слишком серьезным, и следовало подыскать сторонников в самой Думе, причем из числа солидных и авторитетных, иначе мой одинокий голос разума может и не пересилить дружного вопля вояк-«ястребов», ратующих за продолжение боевых действий. И желательно было вести эти поиски окольными путями – иной раз кривыми закоулками выйти к цели куда сподручнее, нежели по прямой.
Уже после того, как все потопали на ужин к царю, я подхватил под руку Бориса Годунова, многозначительно подмигнув ему и прошипев на всякий случай, чтобы он мне во всем поддакивал, и принялся громко излагать свои доводы за продолжение войны, стараясь подбирать те, что поглупее. Шедший мимо Воротынский услышал если не все, то половину из них точно.
Князь ничего не сказал, лишь усмехнулся в свою окладистую бороду – тоже мне сопляк, стратега из себя корчит, – но на следующий день резко изменил свою точку зрения, заявив, что не далее как три дня назад в деревнях уже «кликали звезды» и «зорили» пряжу на последнем морозе, кой случается как раз на апостола Онисима
[45]
, а впереди Петр Мних
[46]
, кой дает почин всем оттепелям. И даже ежели ныне дать команду на сбор, пока то да се, ранее Обретения
[47]
им не выдвинуться. Пускаться же в путь на Обретение может либо дурень, у коего в голове труха да солома, либо тот, кто на Руси без году седмица. Бросив в мою сторону торжествующий взгляд, он перевел дыхание и более спокойно заметил:
– Какому-нибудь немцу али фрязину то дозволительно – чего с него взять. – Еще один победоносный взгляд на меня. – Но тебе, государь, так поступать негоже. Да и опосля распутицы, егда море очистится, тож ратиться тяжко. К тому времени свеи непременно людишек подошлют да припасов по крепостям. Опять же неведомо, что за каверзу нам ныне крымчак уготовит. Вдруг не угомонился Девлетка, решит сызнова щастьица попытать. Потому и мыслю – замирье надобно учинять.
– Чтой-то ты вечор иное сказывал? – кротко осведомился царь.
– А утро вечера мудренее, государь, вот умишка-то и поприбавилось, – не полез за словом в карман Воротынский.
– Ишь как он тебя невзлюбил, – проницательно констатировал Иоанн, когда, по своему обыкновению, пригласил меня после вечерни отужинать чем бог послал.
Видать, не укрылись от него те торжествующие взгляды, которые князь бросал в мою сторону.
Я скромно пожал плечами:
– Вроде бы не за что, государь. Окромя помощи я ему ничего не делал – одно добро. Может, худо подсоблял, так ведь как мог. Я и вчера хотел ему поддакнуть, что, мол, ратиться надобно, да не успел.
– А ныне? – лукаво прищурившись, осведомился Иоанн, ободрив. – Ты кажи яко есть, да не боись – ему не передам.
– Так ведь и впрямь утро вечера мудреней. Невдомек мне было, что распогодиться может, а коли оттепель случится, то князь Воротынский верно говорил – потонут ратники. Да оно еще полбеды, а вот с пушками совсем худо – застрянут в грязи, и что тогда делать?
– Ну-ну. Выходит, и ты, фрязин, ошибаться можешь, – иронично усмехнулся Иоанн, но поступил, как я того хотел.
Однако, желая сохранить лицо, в указе повелел написать хитро. Получилось, будто повелевает не он, а «бояре да слуга государев князь Михаила Иванович Воротынский со товарищи приговорили послать к свейскому гонца, а с ним отписати, чтоб послов послал, да и опасные грамоты на послы послати, а до тех бы мест войне не быти».
Впрочем, какая разница, кто приговорил. Главное, что именно, а также тот факт, что теперь с этим вопросом все в порядке, и еще одна препона на пути к моему сватовству ликвидирована. К тому же мир действительно был необходим для блага Руси, хрипевшей в изнеможении под бременем налогов и захлебывавшейся кровью от непосильных потуг в бесконечных войнах. Народ разбегался кто куда не только из деревень, но и из городов, лишь бы не платить подати, потому что не с чего. Экономика же такая вещь, с которой не спорят. Как здоровье у человека. Можно сказать, что экономика – здоровье государства, так что ее надо лечить и впредь проявлять неусыпную заботу, а вместо этого война, как кровопускание. Иной раз и оно полезно… в умеренных дозах, то есть легкая и непременно победоносная. А вот затяжная…
Я на эту тему часто разглагольствовал перед царем, выкладывая притчу за притчей, благо что в свое время в институте прошел полный курс политэкономии. Конечно, царь и здесь соглашался со мной далеко не во всем, но тут уж ничего не поделаешь. В этом случае оставалось работать по принципу: «Повторение – мать учения», то есть поведать еще одну притчу на эту тему. А потом еще. И еще. Пока не дойдет.
К сожалению, метод этот срабатывал не всегда. Иной раз я чувствовал – бесполезно. Не в коня корм. Сколь волка ни корми, а он… Приходилось махать рукой и ставить на очередной задумке крест. Не вышло. Не судьба.
Кстати, Иоанн был далеко не дурак. Повторюсь, в том, что касалось чутья и проницательности, он вообще мог дать сто очков вперед любому. Как заметил бандит Горбатый Шарапову: «Бабу не обманешь. Она сердцем чует».
Так вот у царя, образно говоря, в этом плане было «женское» сердце. Как мне показалось, он и мою нехитрую затею с притчами раскусил если не в первую неделю нашего с ним общения, то в первый месяц – наверняка, потому что заметил как-то еще до Рождества:
– Ты яко отец Сильвестр. Тот тоже все поучать норовил. Подчас слухаю тебя, а зрю пред собой его, да чуть ли не воочию. Ровно и не князь ты, а поп. И тоже из нестяжателей
[48]
.
