Я оцепенела, но Том ничего не заметил, — наоборот, широко зевнул и, уютно привалившись, облапил мою правую грудь.
— «Рэндолл», говорю ему, огроменная компания, связей у них! Юристов всяких!.. До черта. Безнадега, короче. — Он хмыкнул. — Я ему не сказал, но вообще-то мы занимаемся их сра… стра-а-ительными делами, а выселением — вроде «Смиит и Вестлон». На прошлой неделе Фил вводил меня в кус… в курс дел…
Его пальцы лениво кружили по моему соску. Я решительно их сбросила и села.
— Вы… что? Вы — что?
Он выпучил сонные глаза и промямлил тупо:
— А что — мы?
— Вы защищаете Рэндоллов? — прокурорским тоном осведомилась я, глядя на его мутное от выпивки и темноты лицо.
— Ага. П-тому как мы, типа, лучшая фирма по недвижимости в городе. А чё? В смысле, ну и что?
— А то, что Рэндоллы, к твоему сведению, форменные мерзавцы! Уж я-то знаю. Они хотят выгнать на улицу кучку стариков, которые прожили в этом доме лет… лет сорок! Фиксированная аренда, может, и вчерашний день, но эти несчастные лишатся своих домов, целая община распадется… Тебе смешно?
Том хихикал. Покатывался со смеху, точно я сморозила какую-то кошмарную, невероятную глупость.
— П-годи, птичка, не шуми. «Рэндоллы» — бизнес-с…мены. Хотят строить — и строят. Ты-то чё разобиделась? Тебе-то чё до этих стариков? Ты ж их знать не знаешь…
Меня душили возмущение и злость. Я было открыла рот, чтоб рассказать про миссис Г. и ее друзей и про общину, которая, конечно, развалится, если их рассуют по разным углам города… Открыла и снова закрыла. Отчего у меня душа болит за них? Оттого, что Рэндоллы не слишком-то чистоплотны в своем бизнесе? Оттого, что миссис Г. была добра ко мне и теперь я хочу ее отблагодарить? Или оттого, что мне ужасно жалко людей, не разбирающихся в тонкостях системы, в которую их угораздило попасть, не получивших образования и не обученных добиваться того, что им нужно?
Том, быстро трезвея, глазел на меня снизу вверх с таким изумлением, словно оказался в одной постели незнамо с кем.
— Это просто смешно, Кью! Фиксированная аренда свое отжила. Ты британка, потому, может, и не понимаешь… — Он потрепал меня по подбородку. — Ну давай, ложись. Не будь дурочкой. Обними меня…
Том — представитель Рэндоллов. Мой Том — представитель мерзавцев Рэндоллов. И после этого мне заниматься с ним любовью? Фу!
— Ополоумел? — Я в бешенстве отшвырнула его руку. — Кажется, я тебя совсем не знаю! (Через край хватила, конечно, но мне было все равно.) В последнее время ты только и думаешь, что о своей карьере, о своей фирме, о деньгах… А больше для тебя ничего не существует? (Я выбралась на твердую почву, и меня понесло…) Все, что тебя заботит, — это ты сам и твоя работа. «Ах, сделают они меня партнером или не сделают?..» Меня тошнит от этого, просто тошнит! Тебе наплевать на меня, на соседей, на ребенка, на всех, кроме себя самого. Черт бы тебя подрал, слышишь ты! Черт бы тебя подрал! И проваливай отсюда! Можешь спать хоть на полу, мне чихать! — Отпихнув его, я повернулась на другой бок.
Пауза длилась безумно долго. Я вслушивалась в тяжелое дыхание Тома у себя за спиной, а сама изо всех сил старалась дышать медленно и спокойно, притворяясь (совершенно неправдоподобно), что уже засыпаю. Наконец Том свистящим шепотом процедил: «Ясно». Матрац качнуло: он встал. Судя по звуку, вытащил с верхней полки шкафа простыни и коврик для занятий йогой и все кучей шваркнул на пол. Затем бесцеремонно выдернул у меня из-под спины одну подушку (я невольно ойкнула), бросил на коврик и улегся на узкое жесткое ложе. Мы молчали, глядя в сереющий потолок.
Утром, когда я проснулась, Тома не было; коврик и простыни исчезли. В кухне кто-то ходил, стучали тарелки, хлопнула дверь холодильника. Я окликнула Тома, но вместо него в дверь сунула голову незваная Элисон.
— Ты проснулась? — засуетилась она, притащила поднос (кто ее просил?) и устроила его на столике у кровати.
Я натянула одеяло до подбородка. Хорошо бы она вдруг снова оказалась на другом конце света…
— Кофе и круассаны тебе и мне, тебе без кофеина, разумеется. Том сказал, что ему срочно на работу, и ушел в половине восьмого. Вернее, умчался, мрачный как туча, в глазах — молнии. Мы поцапались, а? — с наигранной озабоченностью добавила она, усаживаясь в ногах кровати и внимательно на меня поглядывая.
Нечего и говорить, что я все отрицала. Более того, разразилась в высшей степени неубедительным монологом о том, как нас с мужем сблизило ожидание ребенка.
36
Мы с Томом познакомились около четырех лет назад, теплым воскресным днем на исходе сентября. Дело было в кофейне неподалеку от Вашингтон-сквер. Всего два месяца, как я обосновалась на Манхэттене, и список нью-йоркских друзей и случайных знакомых, с коими надлежало встретиться, еще не подошел к концу. Я обустраивалась на новом месте, обзаводилась новыми связями. Уитни, кузина университетской подруги, оказалась славной, веселой администраторшей рекламной компании, с крошечным бриллиантиком в левой ноздре. (Больше я ее никогда не видела, потому что в ту ночь очутилась в постели с Томом и напрочь забыла всех и все. Полгода спустя бумажка с ее телефонным номером отыскалась у меня в кошельке между чеком банкомата и старым проездным на метро. Но момент уже был упущен.)
Мы с Уитни выбрали столик на солнышке и только собрались насладиться кофе латте, как к нам подвалил мужик лет тридцати с грубоватым римским профилем: нельзя ли ему с приятелем к нам присоединиться? Он ослепил нас чересчур белоснежной улыбкой и, поигрывая чересчур тугими бицепсами, потянул к себе стул. В нашем согласии он не сомневался. Сейчас уж не помню, что сказала Уитни, но отшила она его мастерски. «Римлянин» презрительно пожал плечами, задвинул на место стул и, плюхнувшись за соседний столик, проворчал что-то насчет «закомплексованных телок», чем привел в ужас своего приятеля — с виду спокойного, ладного мужчину с черными кудрями и глазами цвета морской воды, в спортивном пиджаке несказанной красоты. Когда «римлянин» отправился за пачкой сигарет, синеглазый подошел к нам и скороговоркой извинился за приятеля.
Уитни небрежно кивнула. Сомневаюсь, что она вообще поняла, откуда он взялся, я же исподтишка приглядывалась к нему с начала «римского вторжения». Парень был не совсем в моем вкусе, во всяком случае, тогда меня привлекал другой тип: вот уже несколько лет я увлекалась блондинами, по виду скорее мальчиками, чем мужчинами, как правило, сантиметра на три ниже меня и на полгода моложе. А этот — черноволосый, высокий и взрослый; костюм продуман, тщательно отутюжен и недешев. Лет ему не больше тридцати, а уже при деньгах. Бизнесмен или юрист? — прикидывала я. Поразмыслив, решила, что все-таки юрист. Таким мягким, интеллигентным взглядом может обладать только человек, собиравшийся в науку, но по здравом размышлении выбравший профессию, которая дает больше шансов сделать карьеру. Так решила я — и оказалась права.
