Когда передача оборвалась и лицо Ли исчезло, Морпурго пошел вперед, путаясь в высокой траве.
– Ну? – спросила Гладстон, еле поспевая за ним.
– Значит, тела этих Бродяг саморазрушаются тем же самым манером, что и трупы кибридов, – сказал он. – Ну и что? Разве Сенат или Альтинг воспримут это как доказательство связи между вторжением и Техно-Центром?
Гладстон вздохнула. Легкая, густая трава манила к себе. Как хорошо было бы здесь уснуть и больше не просыпаться!..
– Это доказательства для нас. Для Группы. – Гладстон не нужно было пускаться в объяснения. С первых дней работы в Сенате она и Морпурго делились подозрениями относительно Техно-Центра. Оба не теряли надежд, что когда-нибудь людям удастся избавиться от него. «Группой» руководил сенатор Байрон Брон… Боже, как давно это было.
Морпурго смотрел, как ветер колышет золотое мире травы. В бронзовых облаках у горизонта плясали шаровые молнии.
– Ну и? Что толку от твоих доказательств, если мы не знаем, куда нанести удар!
– У нас еще три часа.
Морпурго взглянул на комлог.
– Два часа сорок две минуты. Вряд ли за такое время можно сотворить чудо, Мейна.
Гладстон не улыбнулась его замечанию.
– Да, Артур, этого времени не хватит ни на что – только на чудо.
Она коснулась кнопки вызова. Перед ними возник портал.
– Что мы можем сделать? – спросил Морпурго. – ИскИны Техно-Центра уже инструктируют наших техников относительно своей адской игрушки. Факельщик будет готов через час.
– Мы включим устройство там, где оно не причинит никому вреда, – неторопливо сказала Гладстон.
Генерал остановился.
– Где же это, хотел бы я знать? Ублюдок Нансен уверяет, что радиус поражения составит минимум три световых года, но чего стоят его уверения? Кто поручится, что мы не истребим людей во всей галактике?
– У меня есть идея, но я хочу обдумать ее во сне, – задумчиво объявила Гладстон.
– Во сне? – удивился Морпурго.
– Я собираюсь немного вздремнуть, Артур. И тебе советую. – И Гладстон шагнула в портал.
Морпурго выругался про себя и прошел вслед за нею, высоко подняв голову, как солдат, шагающий к плацу на казнь,
На самой высокой террасе горы, летевшей в космосе примерно в десяти световых минутах от Гипериона, Консул и семнадцать Бродяг сидели в кругу из невысоких камней, заключенном в более широкий круг – из камней повыше, и решали судьбу Консула.
– Ваши жена и ребенок погибли на Брешии, – заявила Свободная Дженга. – Во время войны клана Моземана с этим миром.
– Да, – сказал Консул, – Гегемония была уверена, что в нападении участвовал весь Рой. И я не проронил ни слова, чтобы вывести ее из заблуждения.
– Но ваши жена и ребенок были убиты.
Консул взглянул на вершину, которая уже погружалась в ночь.
– Ну и что? Я не прошу у вас пощады. Не лепечу о смягчающих обстоятельствах. Я убил вашу Свободную Андиль и трех техников. Убил преднамеренно и, более того, злонамеренно. Убил, желая лишь одного: запустить вашу машину и открыть таким образом Гробницы Времени. Так что моя жена и ребенок тут ни при чем!
Во внутренний круг вошел бородач, представленный Консулу как Глашатай Стойкий Амнион.
– Это устройство было пустышкой. Оно ни на что не повлияло.
Консул уставился на говорящего, раскрыв рот, как ребенок.
– Испытание, – пояснила Свободная Дженга.
Консул пробормотал одними губами:
– Но Гробницы… открылись.
– Мы знали, когда они откроются, – сказал Центральный Минмун. – По скорости распада антиэнтропийных полей. Устройство было испытанием для вас.
– Испытанием? – повторил Консул. – Я убил четверых из-за пустышки. Испытание…
– Ваши жена и ребенок погибли от рук Бродяг, – сказала Свободная Дженга. – А Гегемония надругалась над вашей родиной – Мауи-Обетованной. Таким образом, и Гладстон, и мы ожидали от вас подобных действий. Но нам нужно было установить степень предсказуемости ваших поступков.
Консул встал, сделал три шага и повернулся ко всем спиной.
– Все впустую.
– Что вы сказали? – переспросила Свободная Дженга. Безволосая голова великанши сверкала в свете звезд и солнечных лучах, отраженных пролетающей мимо кометной фермой.
Консул негромко рассмеялся.
– Все впустую. Даже мои предательства. Все – одна видимость. Ерунда.
Глашатай Центральный Минмун встал и оправил одежды.
– Трибунал вынес приговор, – объявил он. Остальные шестнадцать Бродяг кивнули в знак согласия.
Консул повернулся к Минмуну. На его усталом лице отразилось нетерпение.
– Бога ради, приводите его в исполнение. Скорее.
Глашатай Свободная Дженга поднялась и торжественно произнесла:
– Вы приговорены к жизни. Вам надлежит исправить причиненное вами зло.
Консул отпрянул, как от пощечины.
– Вы не можете… не должны…
– Вы приговорены вступить в эпоху хаоса, которая грядет, – сказал Глашатай Стойкий Амнион. – Приговорены помогать нам в деле объединения разрозненных колен человеческих.
Консул, словно защищаясь от ударов, поднял руки:
– Я не могу… не хочу больше… виновен…
Свободная Дженга, сделав три размашистых шага, без церемоний схватила Консула за лацканы парадного костюма.
– Вы виновны. Да. И именно поэтому должны содействовать обузданию грядущего хаоса. Вы помогли освободить Шрайка, а теперь должны вернуться и сделать так, чтобы он оказался в клетке. Только тогда начнется примирение.
Плечи Консула тряслись. В этот момент гора подставила свой бок солнцу, и все увидели катившиеся по его щекам слезы.
– Нет, – прошептал он.
Свободная Дженга разгладила на нем помятый пиджак и своими длинными пальцами сжала его плечо:
– У нас тоже есть пророки. Тамплиеры помогут нам вновь засеять жизнью галактику. Постепенно те, кто жил во лжи, называемой Гегемонией, выберутся из руин своих миров и вместе с нами займутся истинным поиском, истинным исследованием вселенной итого огромного мира, что внутри каждого из нас.
Консул, будто не слыша, резко отвернулся от Дженги.
– Техно-Центр вас уничтожит, – сказал он, ни на кого не глядя. – Так же, как уничтожил Гегемонию.
– Вы не забыли, что ваш родной мир держался на торжественном договоре о святости жизни? – спросил у него Центральный Минмун и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Аналогичный договор определяет и наше существование и поступки. Дело не в том, чтобы сохранить несколько видов со Старой Земли, а в том, чтобы найти единство в разнообразии. Бросить семя человечества во все миры, все биосферы. И свято чтить любое проявление иной жизни.
