— Пошла купаться. Я предупредил её о вашем визите и велел убраться с глаз долой. Так, на всякий случай… Надеюсь, вы не станете докладывать наверх о моей распущенности в быту? Ведь в Москве меня ждёт семья: супруга, двое деток…
— Нет, ваша личная жизнь меня совершенно не волнует.
— Спасибо… Не стесняйтесь, спрашивайте, что ещё вы хотите узнать, — я, как видите, искренне стараюсь быть предельно полезным.
— Хорошо. Как вы сообщили коллективу о намечающейся встрече с де… полковником Ковальчуком?
— Обычно. На утренней планёрке объявил, что завтра к нам приедет знаменитый чекист, бывший партизан, воевавший в этих местах.
— И всё?
— Да.
— А Нелле что сказали? Только честно!
— Словно на духу… Как иначе, товарищ младший лейтенант? Я ведь всё прекрасно понимаю: утверждая меня на должность, начальство предупреждало, что враг может интересоваться нашими исследованиями! Я сказал… Я ей сказал…
— Прошу вас, максимально точно передайте мне содержание того разговора…
— А вы её в чём-то подозреваете? Да? Ну, это напрасно… Нелля Владимировна — святая… Сама благодетель… Я конечно же рассказал ей всё, что мне было известно на тот момент о вашем дедушке.
— А что вам было известно?
— Накануне секретарь райкома подробно поведал мне его историю. Мол, в войну именно товарищ Ковальчук, в ту пору капитан госбезопасности, опередил фашистов, намеревающихся открыть на Свитязе лабораторию по изучению свойств тяжёлой воды, и выкрал у них прямо из-под носа знаменитого советского учёного Селезнёва, согласившегося сотрудничать в этом вопросе с немецкой профессурой. Всё!
— Спасибо. Вы мне очень помогли.
— Не за что.
— Самой Пушновой о нашей беседе лучше не знать.
— Да-да, я понимаю…
— Кстати, вы купили в Шацке пять коробок «Птичьего молока»?
— Совершенно верно.
— Зачем?
— Такой дефицит нечасто встречается в наших магазинах. Одну мы съели сами, ещё две оставили дома на всякий случай.
— Вы можете показать их мне?
— Да-да, конечно!
Он потянул на себя створку шкафа и, недолго покопавшись в каком-то белье, извлёк оттуда две коробки. Всё было на месте: и контролька, и ярлык с ценой, и бирка с номером бригады, изготовившей продукт. Впрочем, в таком результате внешнего осмотра Ваня не сомневался ни на миг.
28
Круг сужался. Документы Пушновой снова и снова тщательно проверяли оперативники. В Москве, Киеве, Луцке. И пока не находили в них ничего странного, необычного, предосудительного. Родилась в Киеве в 1929 году, вместе с мамой пережила оккупацию. В 1950-м поступила в политехнический институт, через пять лет окончила его с отличием. Затем аспирантура, успешная защита диссертации, кандидатское звание. Сейчас работает над докторской. Тема: «Воздействие тяжёлой воды на разные виды млекопитающих».
Официально замужем Нелля никогда не была. Отца своего она не помнит, маму похоронила в прошлом 1966 году…
Чтобы убедиться в достоверности этих данных, младший лейтенант Ковальчук ранним утром в понедельник отбыл в командировку в родной Киев.
29
Ковальчук и Тур долго убеждали первого секретаря райкома партии в том, что сын их соратников по борьбе с фашизмом — не враг и не кулак. Кони для него — смысл жизни, а не средство наживы.
После долгих уговоров партиец согласился и даже пообещал открыть в Шацке школу верховой езды, в которой за Санькой будет закреплено место то ли тренера, то ли инструктора.
Сие радостное известие Туру не терпелось передать Валентине Никаноровне, и он стал «запрягать» в дорогу свою любимую «лайбу».
Путь к её дому пролегал мимо строящейся турбазы, и Ковальчук не упустил случая проведать Юрия Галаберду, с которым после пятничного выступления у него завязались весьма дружеские отношения.
— Иван Иванович, Владимир Михайлович, какими судьбами? — весело поприветствовал гостей начальник строительства, поочерёдно обнимая каждого из ветеранов.
— Да вот, собрались проведать боевую подругу — Валентину Никаноровну, она здесь неподалёку живёт. А у вас что нового?
— Ничего. Разве что прораб — Прокопчук — до сих пор так и не нашёлся.
— Вот те раз! Может, что-то случилось?
— Вряд ли. Хотя странно. Виктор Гаврилович всё время был рядом со своими шаромыжниками, но, как только я о нём вспомнил, схватился за живот — и в кусты!
— У вас есть его фото?
— Нет, конечно.
— Копия паспорта?
— Откуда?
— А трудовая книжка?
— Какая-то «левая» лежит в отделе кадров. Ему свою занятость афишировать незачем — человек на пенсии.
— Как же так, а, дорогой Юрий Абрамович?
— Ну, вы правильно меня поймите… Мои люди не успевают закончить строительство в срок, а начальство постоянно торопит: давай-давай, чтоб к следующему сезону объект был готов; вот я и вынужден пользоваться услугами шабашников. А с тех — что возьмёшь? Один паспорт на всех, одна трудовая, оформил по договору — и вперёд за орденами.
— Выходит, вы и двойной бухгалтерией не брезгуете, Юрий Абрамович?
— Есть такой грех, признаюсь честно. Только вы меня не сдавайте, ладно?
— Хорошо, если точно опишешь нам своего прораба.
— Сейчас, дорогие мои, сейчас… Позову Валенту, он вам его мигом нарисует.
— О! Правильно. Я и забыл, что у тебя под рукой есть свой собственный Микеланджело.
— Кстати, как вам его мазня?
— Очень хорошо. Ничего подобного я раньше не видел!
30
— Садись, Сашок, вот тебе альбом, вот карандаш. Нарисуй портрет нашего прораба, — предельно вежливым тоном распорядился Галаберда.
— Прокопчука?
— Так точно! — подтвердил Тур.
— Это я мигом…
Художник набросал по центру листа овал, затем принялся наращивать детали. Глаза, нос, рот, уши…
— Похож? — наконец спросил.
— Если честно, не очень, — признался Юрий Абрамович. — Брови не такие, лоб узковат… И морщин ему добавь, а то намалевал, понимаешь ли, сорокалетнего мужика, а ему — далеко за шестьдесят.
— Шестьдесят восемь, — уточнил Валента.
— А ну-ка, ну-ка, — что-то в образе Прокопчука зацепило Ивана Ивановича, и он принялся давать советы живописцу. — Не надо его старить. Оставь, как есть… А на другом листе — нарисуй новый портрет, более современный, что ли.
— Хорошо, — согласился Александр, которому явно льстило внимание старого чекиста, и принялся резво набрасывать штрихи хорошо заточенным карандашом.
