Ковальчук оставил машину за поворотом, чтобы незнакомец не увидел её раньше времени, и пошёл пешком.
— Штольце…
— Шпеер!
— Очень приятно.
— Взаимно. Как ваше настоящее имя?
— Я сам его забыл.
— Отвечайте! Вы поступили в моё распоряжение, а не я в ваше! — надменно выдавил франт.
— Рудольф, — на всякий случай назвался именем Пухарта капитан.
— Я представлял вас более молодым.
— Принимайте какой есть. Что делать?
— Не торопитесь, Руди… Как я понимаю, наши… ваши войска немного застряли на границе?
— Похоже на то.
— Вы прекрасно говорите по-русски!
— Стараюсь!
— А по-немецки?
— Проверяете? Напрасно… Большевикам всё равно скоро капут… Они драпают на восток так, что только пятки сверкают. До нас им никакого дела нет. И, надеюсь, не скоро будет!
— Это правда, — улыбнулся пижон, как мысленно окрестил его Ковальчук. — Вы с транспортом?
— Да.
— Великолепно.
— Далеко ехать?
— Нет. Километра три. На другой берег.
— Слушаюсь, господин…
— Зовите меня просто — Профессор.
— Яволь!
17. Село Свитязь Шацкого района Волынской области Украины, 12:20
Профессор выбрался из машины, осмотрелся и жестом указал на лежащие впереди непролазные чащи, посреди которых петляла узкая звериная тропа:
— Сюда.
Ковальчук и Тур едва поспевали за ним.
Вскоре посреди леса выросла заброшенная хижина, огороженная очищенными от коры стволами молодой сосны, сикось-накось прибитыми по горизонтали к столбам из такого же сырья. Рядом с ней — хлев, колодезь. Всё, как полагается в полесских сёлах.
— Здесь! Здесь мы будем дожидаться подхода основных сил, — сказал, словно отрубил, Профессор, усаживаясь на свежевыкрашенную скамью, глубоко вкопанную в землю.
«Значит, тут и раньше кто-то хозяйничал, — мысленно отметил Иван. — И куда только смотрели бойцы местного отделения НКВД, ума не приложу?!»
А вслух полюбопытствовал:
— Каких таких сил?
— Не ваше дело! — грубо отрезал обладатель светлого костюма, чем окончательно вывел из себя опытного чекиста.
— Принимай клиента, Владимир Михайлович! — скомандовал капитан.
— Есть!
— Для начала как следует обыщи его.
— Что, что вы себе такое позволяете? — завизжал пижон, когда руки участкового стали шарить по его карманам.
— Заткнись, сука! — Иван Иванович слегка оттянул назад правую руку и резким, отшлифованным за долгие годы ударом заехал под дых этому «дерзкому, самовлюблённому типу» (такую характеристику он дал Профессору с первой минуты знакомства), надолго отправив наглеца в нокаут.
— Здесь только удостоверение, — сообщил участковый.
— С фотографией?
— Так точно!
— А ну-ка, давай его сюда… «Профессор Селезнёв Вениамин Сигизмундович, Киевский политехнический институт», — прочитал вслух чекист. — А что, похож! — добавил с улыбкой, мысленно наслаждаясь неожиданно созревшим в его голове хитромудрым планом.
Тур тем временем взвалил себе на плечи недвижимую тушу и поволок её в машину.
— Что делать с ним?
— Пускай пока полежит возле тебя на заднем сиденьи. До Шацка он вряд ли оклемается. Когда я выйду, пересядешь на моё место. И вперёд, через леса, на соединение с нашими войсками.
— А дальше?
— Дальше… Потребуешь встречи с командиром и передашь эту гадину в руки особистов. Те знают, что с ним делать!
— А вы, товарищ капитан? — испуганно поинтересовался сержант Пахомов, обычно немногословный и никогда не задающий лишних вопросов.
— Я остаюсь на Свитязе. Курортный сезон только начинается…
18. Урочище Гряда, 23 июня 1941 года
Каково истинное положение дел на фронте, Ковальчук, естественно, не знал. Но, когда в 14:00 на Гряде никто не появился, понял: не так всё хорошо, как надеялись фашисты.
И правда… 23 июня 1941 года группа пограничников из 40 человек под командованием капитана Климова остановила беспорядочный отход подразделений 61-го и 253-го стрелковых полков западнее города Любомль, освободила из окружения командира и личный состав 61-го стрелкового полка и пошла в наступление, нанося противнику значительный урон.
Вечером 23-го и весь день 24 июня отряд оборонял подступы к Любомлю, сдерживая наступление превосходящих сил противника.
Как уже говорилось, Ковальчук ничего об этом не знал. Но верил, что врага остановят, разобьют, погонят, как собаку, на запад. Без задних ног, то есть лап!
Появляясь в условленном месте под личиной Селезнёва, он конечно же очень рисковал, ибо враг, скорее всего, уже знает о провале Пухарта и предпринимает соответствующие меры. Но какое-то внутреннее чувство (опыт, интуиция?) подсказывало контрразведчику, что он на правильном пути.
Ровно в 18:00 на горизонте «нарисовался» высокий и стройный лейтенант РККА, через каждые 10–15 секунд нервно поглядывающий на свои новенькие «Командирские» часы.
Иван Иванович остановился у ствола могучей берёзы так, чтобы его сразу могли заметить, и равнодушно уставился в другую сторону.
Офицер перешёл на бег.
— Штольце! — выдохнул он, тяжело дыша.
— Шпеер… — отозвался чекист.
— Приказано поступить в ваше распоряжение! — чётко отрапортовал диверсант.
— Хорошо. Вы один?
— Никак нет. Нас трое. Ещё столько же членов моей команды навсегда остались в белорусских болотах…
— Что поделать — война… Как вас величать?
— Генрих.
— Я для вас Профессор.
— Яволь!
— Давайте сюда своих людей. Будем через лес пробираться к месту дислокации…
— Слушаюсь!
«Лейтенант» свистнул. Откуда-то из кустов сразу появились двое его товарищей — ободранные, чумазые, совсем не такого бравого вида, как их командир.
«Да, ничего не скажешь, здорово потрепали вас наши парни!» — про себя ухмыльнулся капитан.
19. Хутор на Свитязе, 23 июня 1941 года
К лесному домику добрались без приключений. Сорвали замок и открыли дверь. Трогать окна не стали… Внутри помещения всё было, как в казарме: шесть кроватей, по три в каждой из комнат, и четыре тумбочки. Больше ничего.
— Располагайтесь, господа! Чувствуйте себя, как дома. В Альпах или на берегах Рейна.
